Хроники Иберлена (Трилогия)
Шрифт:
— Это вы его не знали, — безмятежно возразил Кардан. — Я разбираюсь в людях получше, чем многие. А в вашей семье разбираюсь лучше всех. Раймонд Айтверн скорее отсек бы себе обе руки, нежели оставил в беде своего сына. Не сомневайтесь, он очень вас любил.
«Странно, почему же я так редко это замечал?»
— Это для меня уже совсем неважно, — сказал Артур, хотя и понимал, что лжет. — Когда в следующий раз отправите кого по мою душу — найдите более искусных бойцов, те никуда не годились. А их главарь… Этот осел под конец сорвался и решил меня прикончить. Если все ваши солдаты так же буквально исполняют приказы — долго война не продлится. Вы привели отца на встречу… Чей был план, ваш или Эрдера? Кто придумал всю эту историю с заложниками?
Гледерик поморщился:
— Это имеет значение?
— Для меня — да.
— Это не имеет никакого значения, — с нажимом произнес Кардан. — Герцог Эрдер присягнул мне. И все, что он делает — это также и мои дела.
— Тогда вы выбрали весьма паршивый способ этого добиться.
— А у меня были иные? Ваш отец был до смерти предан Ретвальду. Он бы погиб, защищая его от врагов.
— Он и так погиб, — у Артура пересохло во рту.
— К сожалению. Я был бы счастлив видеть лорда Раймонда во главе своих войск. У него бы просто не осталось иного выбора, после того, как плененный Брайан отрекся бы в мою пользу. Но увы! Нашелся один идиот, решивший избавиться от герцога Айтверна. До сих пор не пойму, что им двигало — приказ генерала Терхола, ныне покойного, или собственная дурость. Я казнил негодяя. И казнил бы Терхола, не успей он раньше улизнуть от моего правосудия на небеса.
— Вот как? Чем обязан подобным расположением к моей семье?
Гледерик бросил быстрый взгляд в сторону Гайвена и ответил:
— Вы мне нужны, Артур Айтверн, так же, как был нужен лорд Раймонд. Я слышал, вы собрали приличное войско. Но я не хочу, чтобы лилась кровь, я и так уже пролил ее достаточно в Тимлейне и под ним. Не таким я видел свое воцарение. Пора вернуть этой стране мир. Принесите мне присягу, Айтверн, и не пожалеете.
Артур усмехнулся:
— Вы делаете странное предложение, мастер Гледерик. У вас хватает наглости переманивать меня на свою сторону, да еще в присутствии моего сюзерена?
— Ага! То есть, не будь здесь этого юноши, — кивок в адрес кусавшего губы Гайвена, — вы бы еще подумали?
— Нет. Я не торгую своим словом. Вы уже купили в Иберлене всех, кого могли.
— Купил, значит? — Гледерик разломил губы в кривой улыбке. — Да что вы понимаете в этом. Если б у меня на руках нашлись одни золото да посулы — кто бы пошел за мной? Терхол, да еще может с пяток честолюбцев. О нет, сэр Артур, все совсем иначе. Меня поддержало множество истинно благородных людей, и поддержало отнюдь не ради собственной корысти. Тот же Джейкоб Эрдер, думаете, ему при Брайане плохо жилось? Жилось ему хорошо. Но Эрдер верит в меня — по-настоящему верит. Видели бы вы, как бедняга страдал, когда пришлось пойти на ваше похищение! Решил, что ради всеобщего блага загубил собственную честь. Вы тоже можете в меня поверить. И, обещаю, в таком случае вы не останетесь внакладе.
Заметив, что Артур собирается возразить, Гледерик упреждающе вскинул закованную в латную перчатку ладонь.
— Постойте! Проклятье, не нужно спорить. Почему Айтверны такие упрямые? Когда я приехал в Иберлен, вы казались мне разумными людьми. И предположить нельзя было, что в вас столько упрямства! Но любое упрямство рано или поздно пасует перед здравым смыслом. Давайте поговорим честно. Я не думаю, что раньше с вами часто разговаривали честно. Иберлен слаб. Он умирает, распадается на части. Знатные вельможи творят, что им вздумается, монаршая воля не значит ровным счетом ничего. Вы тут не передрались окончательно, не перебили друг друга, не сожгли королевство в костре гражданской войны одним лишь чудом. Но никакие чудеса не длятся вечно. Я, честно уж скажем, вовремя пришел, герцог Айтверн. Очень вовремя — потому что сыграл на накопившимся недовольстве. Даровал многим надежду. На будущее. На сильного короля. Если бы не я, думаете, восстания бы не случилось? Оно случилось бы. Обязательно. Но не под знаменами Карданов. Ваш отец думал, что он обуздал волну, но он ошибался. Его власть была слаба, ей и оставалось всего несколько лет. Очень скоро лорды востока и севера спросили бы — зачем нам платить налоги этому человеку, когда мы можем сами стать хозяевами на своей земле? Ваш отец загнал грядущий пожар под ковер и пытался топтаться по нему сапогами — но однажды бы сгорел сам, и все, что он сделал, тоже бы сгорело. Один за одним феоды отпадали бы от Тимлейна, объявляли о вольностях, предавались чужеземным владыкам. Так уже произошло в Бритере, когда сорок лет назад таны свергли там своего короля и предпочли жить по своему разумению. Так происходит сейчас в Падане и Астарии. По всему свету. Мы живем в смутное время, и этому времени не нужны слабые короли. Брайан Ретвальд не был нужен никому. И этот мальчик рядом с вами — никому не нужен. В отличие от меня. Потому что я подарю Иберлену будущее, а все несогласные со мной — покорятся мне или падут. Что предпочтете, герцог? — Гледерик прищурился. — Дайте угадаю. Надеюсь, вы не желаете как-нибудь плохо закончить?
Артур согласно кивнул:
— Вы правы, мастер Гледерик. Ни в малейшей степени не желаю. Именно поэтому я и не намерен иметь с вами никакого дела. Вы недавно
— Легко терплю, — ответил Гледерик с улыбкой. — Не жалуюсь. Дорогой мой дальний родич… а мы с тобой родичи, насколько я знаю… Скажи пожалуйста, хорошее ли образование дал тебе отец?
— Мой отец успел научить меня главному, — сказал Артур угрюмо. — Быть рыцарем.
— Что ж, значит, образование все же было плохое. Позволь прочитать тебе небольшую лекцию по истории. Мой и твой род пребывали в союзе, объединенные дружбой и семейными узами, ровно тысячу лет. Тысяча лет, мой юный герцог. Надеюсь, ты в силах представить себе подобный срок.
Узурпатор склонил голову к плечу, на птичий манер.
— Тысяча лет, — повторил он вновь. — Десять веков. Тридцать человеческих поколений. Достаточно, чтобы мир изменился до неузнаваемости. Чтоб порвались и перепутались все связи. Чтобы сначала сделать историю, а потом забыть ее, а потом сделать снова… За тысячу лет мир невероятно изменился, — от Гледерика повеяло такой древностью, будто он и в самом деле видел все те десять веков, про которые рассуждал, — но некоторые вещи остались неизменными. Мой дом, например. И твой дом, — он неожиданно перешел на «ты».
— Все, сказанное вами, случилось очень давно, — вымолвил Артур с усилием.
— И все же случилось. Эту часть древней истории ты должен знать. С самого начала Карданы и Айтверны были вместе. Раньше, чем пришли другие, пожелавшие разделить нашу славу. Все было потом. Это потом Эрдеры возвели стены Шоненгема. Это потом Тарвелы получили за верную службу Стеренхорд. Это потом Коллинсы захватили Дейревер. А в начале… в начале были два человека, один рожденный смертным и другой, ставший смертным по собственному выбору… на холме Дрейведен, на закате дня, над битвой, утонувшей в собственной крови… два человека против Повелителя Тьмы. О них пели менестрели, складывались легенды, о них говорится в хрониках. Герои. Основатели Иберлена. Спасители рода человеческого. И один из этих героев преклонил колено перед другим, признав равного себе — государем. Айтверны стали опорой моего престола, вернейшими слугами прежних королей. Неужели ты пойдешь против них, Артур? Против поколений своих предков? Против тысячи лет верности? — Гледерик знал, куда бить, и бил от души. — Ты назвал меня вором, Артур, но ты ошибаешься. Я возвращаю то, что у меня отняли, а не посягаю на чужое. Ты вообще знаешь, кто я, откуда пришел? Я родился в Элевсине. Слыхал про такую? Или землеописание у вас тоже не в почете?
— Королевство на востоке, у Винного моря. Вы переоцениваете степень моего невежества, мастер Гледерик.
— Ну хоть что-то я переоцениваю. Тогда слушай. Прадедом моего отца был Гейрт Райгернский, младший брат Эларта Кардана. Герцог Райгернский умер раньше, чем Эларт, еще до начала войны с Тарагонской империей, и законных наследников не оставил… Зато оставил незаконных. Да, я потомок бастарда. Тебя ведь не противно говорить с потомком бастарда? Мне вот все равно, был ли мой пращур рожден в законном браке или вне его. Я последний из Карданов, и более законных наследников у моего дома все равно нет. Гейрт Кардан нажил себе сына, когда странствовал по восточным землям. Он соблазнил некую леди Мадлену, жену одного местного барона. Тот, оскорбленный, вызвал чужеземного принца на дуэль. Барон грозился, что повесит на дверях своего особняка отсеченную кисть Кардана, пусть прохожие любуются и побаиваются. Не получилось. Гейрт Кардан хорошо владел мечом, и разрубил взбешенного мужа на два здоровенных куска. После этого купил Мадлене дом в элевсинской столице и провел с нею около полугода. Потом то ли мои предки разругались, то ли лорд Гейрт попросту рассудил, что пора навестить родину. Он уехал, оставив любовницу совсем одну, не зная, что она ждет от него ребенка. Вскоре по приезду в Иберлен принц был убит подосланными наемниками, и я даже не знаю, по чьему приказу. Хронисты времен Бердарета Ретвальда валили все на тарагонцев. Как бы там ни было, леди Мадлена осталась с богатым домом, но без мужа, опороченная в глазах общества как брошенная любовница иноземного принца и без всяких средств к существованию. Такова цена любви, лорд Айтверн! Бабка продала дом и уехала жить к кому-то из бедных родственников. Им хватило великодушия предоставить ей кров. Сын Гейрта, мой прадед Торбин, рос без отца. Леди Мадлена даже не смогла дать сыну собственной фамилии. Незаконнорожденный, бастард, он не мог считаться дворянином. Когда вырос, то придумал себе родовое имя — Брейсвер. Такая фамилия ландскнехту в самый раз. Мне, правда, нравится. После совершеннолетия Торбин узнал от матери тайну своего происхождения, но так и не отправился на родину искать удачи. Слишком прочна была власть Бердарета-Колдуна, и любого, кто явился бы в Тимлейн, заявляя свои права на корону, ждала бы скорая смерть. Подозреваю, утерянный престол всегда оставался для Торбина Брейсвера чем-то вроде мифа, и он не решался предъявлять на этот миф права. Как не решились на то его потомки, мои отец и дед. Они даже никак не могли доказать свое происхождение, ничем, кроме собственных слов.