Хроники идиотов
Шрифт:
Я забыл – как это, плакать и смеяться, когда за это не платили. Я могу все – изобразить истерику, счастье, обморок, бешенство, страсть – отличие лишь в цене. А ты все время спрашивал – терпеливо, пока я не услышал, наконец, о чем речь. Чего хочу я. Чего-хочу-я. А действительно, чего?
Полжизни прошло в попытке выжить, еще пол – в поисках силы, чтобы не утонуть. Я посредственность, каких двенадцать на дюжину. Я полнейшая бездарь в магии, мой экстрасенсорный дар не тянет даже на кол из жалости. Я совершенно бесталанен в шаманизме, мне не передалось божьей искры от отца. Я средней руки наемник, и место
А ты поверил. Зная все – все равно поверил.
Впервые в жизни у меня появилось место, где меня ждут, и тот, кто ждет. Я не знал, что с этим делать. Опьянев, потеряв голову, ринулся как мотылек на огонь. Даже если бы все на том и завершилось… Я ни минуты не верил, что у нас получится. Институт не мог проморгать. Я ждал облавы, и не понимал, почему ее нет. Я не верил в успех ни единого момента.
Но я приходил, чтобы снова тебя увидеть, и услышать твой голос, и поймать взгляд. Ты смотрел на меня без ненависти, хоть и знал, кто перед тобой. Ты говорил со мной без уверток, не думая о подставе. Ты был рядом, не ожидая удара в спину – и подставлял мне ее. И ты обо мне заботился – чтобы я не сидел на холодном бетоне, поспал или поел, сделал перевязку… Это была самая счастливая неделя моей жизни. Лучше, чем когда-либо.
У меня не было друзей. Я не заводил их, потому что их придется либо продать, либо прирезать самому на алтаре. Никакого выбора. Никакой перспективы.
Я заварил всю эту кашу с «темным ходом» с одной лишь целью – спасти Арну. За ней охотилась целая община, и этот уровень не мне чета. Я нашел темного мага, спровоцировал его гнев, надавил на чувство вины, обрушил на его голову самое шокирующее известие – и, пока он был в аффекте от всего, сделал татуировку. Его руками я уничтожил общину. Его руками я нанес удар по Институту. Я стоял за его спиной, пока это было возможно, терпя все – с одной целью. Спасти.
Но Арна ненавидела. Она отворачивалась, била наотмашь, словами, ненавистью и презрением, да и руками тоже. И что-то во мне умерло. Она даже не попыталась понять…
А ты не пытался – ты понимал. И я подумал – какого черта? Семь лет Арне под хвост?..
Это невыгодно.
Отец вспоминал – первое, что я в детстве связно выговорил, было «а что мне за это будет?». Не «мама» с «папой», впрочем, матери у меня никогда не было и я по сей день не знаю, кто она. До сих пор не понимаю, что это за человек и зачем она нужна. «Мама» – я никогда не произносил этого слова.
А на крыше я держался за тебя, ходил кругами, осторожничал, не знал, что делать. Я подначивал, провоцировал, ждал, когда все войдет в привычное русло. Но оно не вошло. Ты не сделал того, чего я ждал. Ты меня не убил.
Я устал… Я так устал от этого – каждый день. Это не напряжение, даже наоборот. Ожидание, или даже полновесное знание – всегда будет именно так. Всегда будут подсиживания и закулисные некрасивые тайны, и шепоток за спиной. Я привык копаться в чужом грязном белье и ничего не чувствовать. Прикасаться к людям – и не чувствовать. Спать с женщинами – и не чувствовать. Улыбаться, клясться в дружбе – и не чувствовать.
Я пустой. Во мне ничего нет. У меня нет лица, о котором
У меня ничего нет. Не за душой – в душе. Я никакой, я пустота, как Вонтола – я никакой! И это страшно. Потому что чувства я так и не смог выкорчевать. Они остались и живут. Мне не достало духу пойти тем же путем, что и Волк. Я струсил. Побоялся, что тогда уже и меня не будет – смерть при жизни.
Сколько их было – доверчивых и улыбчивых, кого я предавал. За деньги, за место, за информацию, за кусочек силы…
«Я» все же существую. В остатках того «меня», что был когда-то, еще копошиться неубитое, не выведенное.
Я не смог обмануть темного мага. Слишком уж я привык полагаться на свою информацию. Он раскрыл обман. И убил моего отца. Фактически, это я его убил – привел убийцу и указал цель. Я думал, это моя последняя ночь. Он бросил меня умирать, не желая марать сталь меча о мою кровь больше, чем это уже было. Он сказал – пусть со мной поступят так, как я всегда поступал с другими – такие же, как я. Худшая смерть. Какой я и заслуживаю.
А меня не убили. И даже не ты – твои… друзья?.. Твоя «команда», «ячейка», или кто они – но они меня не убили. Только потому, что доверяли тебе. И я обязан им жизнью.
И ты был все время рядом. Я цеплялся за тебя, когда лгал самому себе, и продолжал цепляться, когда не хотел уже ничего. У меня появилось куда идти. Появилось, к кому идти и зачем.
Я почувствовал, что «Я» есть. Что это «Я» живет. Живу.
Ты искал меня рядом во сне – рядом с тобой спать было приятно. Я это почувствовал, еще когда работал под маской Сидзуми. Ты благодарное создание. К тебе по-хорошему – и ты по-хорошему.
Я никогда никому не был нужен – даже себе. И внезапно оказалось, что теперь мир изменился. Ты его изменил. Изменил правила игры.
Я не плакал даже в детстве. Нельзя было, чтобы кто-то это видел, а укрыться было негде. Нельзя, чтобы кто-то видел твои чувства. Я впервые смог, когда произнес вслух под пентоталом то, что всегда скрывал даже от самого себя: мои надежды иллюзорны. Арна никогда не станет той, кого я в ней видел. Потому что она другая. Потому что она безоговорочно и с первого раза поверила в то, что я ее предал. Она не пыталась ничего выяснить. И даже когда правду силой сунули ей под нос – просто не стала ничего предпринимать. Меня много раз пытали, но никогда – так больно.
Меня никогда не интересовали мужчины, и меня никогда не интересовали монстры. Рога, когти, клыки – антураж дешевого ужастика. Скучно.
Но я не замечаю этого, когда смотрю на тебя. Я вижу только того, кто мне неизмеримо дорог – да, черт возьми, мое слабое место все же победило меня, спустя столько лет. Я чем-то дорожу и боюсь это потерять. Я стал легкой добычей.
Я наконец-то смутно понял тех, кого всегда продавал. Может, Юнг прав, и я просто мстил им за то, что у них было то, чего у меня не было никогда?.. Или я просто не понимал, как важно то, чем они дорожат? В любом случае, это уже не важно. Да, кстати, я прекрасно все понимал. Не надо лепить мне нимб и крылья великомученика, жалость мерзкая штука. Я предатель, им и останусь.