Хроники Кадуола
Шрифт:
Глоуэн задумчиво рассматривал пьедестал. Странно: почему она с такой легкостью выдала ему столь драгоценный секрет? Она даже не попросила его хранить его в тайне. Как она может быть уверена в том, что он не устроит сенсацию, когда покинет Поганый мыс? По-видимому, она полностью доверяла его добропорядочности. Невероятно! Другие мысли, конечно, тоже приходили Глоуэну в голову, но он отказывался делать столь катастрофические выводы.
«И где же сказочное сокровище?» — спросил он.
«Саркофаг был разбит. Кости Зонка никто так и не нашел. Никаких сокровищ не было». Заа повернулась и медленно пересекла подземелье. Она остановилась и обернулась:
Глоуэн последовал за ней, будто во сне. Должно было произойти что-то важное, но что и для чего? Он не мог догадаться — ум отчаянно уворачивался от догадок, не желая остановиться на понимании очевидного.
Заа задержалась у промоины в полу, где журчал ручеек, и обернулась: «Ты заметил родник?»
«Да. Надеюсь, это не сток канализации из семинарии — я осмелился попробовать воду».
Заа серьезно кивнула: «Вода жестковата, но пригодна для питья. Смотри, ручей стекает в трещину. У нас были другие постояльцы, с еще более тяжелыми психическими нарушениями; они надеялись избежать терапии и вылезти через это отверстие. Не рекомендую это делать. Проход постепенно сужается, и предприимчивый беглец не может вернуться. Даже если ему удается протиснуться в самом узком месте, он падает в глубокую темную яму, наполненную водой. Барахтаясь в холодной воде, он скоро тонет, и его ткани быстро минерализуются. Говорят, что один ловкий и худощавый кладоискатель проник туда с фонарем, разматывая за собой веревку. Ничего ценного он не нашел, но, посветив фонарем в бассейн, увидел на дне несколько белых фигур, застывших в различных позах. Некоторые из этих окаменелостей относятся еще ко временам Зеба Зонка; может быть, там, на дне холодного колодца, в беспросветном мраке лежит сам великий пират. Мы не даем себе труда проверить».
Глоуэн глухо произнес: «Сам этот бассейн мог бы стать аттракционом для туристов».
«Несомненно! Но мы не хотим иметь никакого дела с туристами! Суматоха, шум, мусор — наше терпение истощится очень скоро. Ни гробница, ни бассейн никогда не изменятся. Подумай только! Через миллион лет, когда людей уже не будет, другие разумные существа могут случайно найти этот колодец. Представь себе их удивление, когда они заглянут на дно!»
Глоуэн повернулся спиной к трещине: «Любопытная мысль».
«Не правда ли? Здесь, в усыпальнице, чувствуется течение времени. В полной тишине мне часто кажется, что я слышу бормотание голосов из далекого будущего, удивленных находкой в толще скалы». Заа отмела эту мысль небрежным движением пальцев: «Но нас это не должно беспокоить. Мы живем здесь и сейчас. Мы существуем! Мы сознаем свое существование! Мы его предопределяем! Мы правим мирами своего воображения, летящими через Вселенную подобно гигантским грохочущим колесницам!»
Немного помолчав, Глоуэн осторожно заметил: «Я удивлен тем, что вы доверили мне столь ценные сведения — особенно то, что касается Зонка и его гробницы».
«Почему нет? Ты же приехал сюда, чтобы получить информацию! Разве не так?»
«Верно. И все же...»
Заа отошла к пьедесталу. Присев на краю, она обернулась к Глоуэну: «И все же?»
«Нет, ничего».
«Садись, или мне придется стоять. Я не могу говорить, повернув голову назад, как сова».
Глоуэн осторожно присел на почтительном расстоянии, уголком глаза наблюдая за ординой. В тусклом свете далекого фонаря ее черты расплывались, придавая лицу причудливое очарование «не от мира сего».
Заа тихо сказала: «Как я упомянула, Лайла
«Надежды или опасения Лайлы — что бы это ни было — преувеличивают действительность раз в пятьдесят, — отозвался Глоуэн. — Ей вредно так возбуждаться, она становится жертвой своих фантазий. С другой стороны, если она не видит вокруг себя никаких мужчин, кроме отвратительных тварей вроде Мьютиса и Фьюно, я могу понять ее вожделения».
«Фьюно, между прочим, женщина».
«Что? Вы шутите!»
«Ни в малейшей степени».
«Ха! Удивительно, что несчастной Лайле вообще удается не сойти с ума».
«Ты находишь Лайлу сексуально привлекательной?»
Глядя в полумрак подземелья, Глоуэн нахмурился. Ситуация явно становилась чреватой щекотливыми возможностями. Ни в коем случае нельзя забывать о времени! Плок, наверное, уже получил сообщение и безотлагательно займется его вызволением из семинарии.
Тем временем, Заа казалась расслабленной и общительной — может быть, она соблаговолит предоставить ему требуемые сведения. Если он будет вести себя очень любезно, вполне вероятно, что она поддастся на лесть и развяжет язык. Глоуэн поморщился. Спору нет, теперь Заа казалась не столь карикатурным, почти человеческим существом — тем не менее, в ней оставалось что-то зловещее, что-то от скользкой белой рептилии. Двуногая ящерица, подземная саламандра-альбинос с бронзовыми кудряшками! Глоуэн снова поморщился. Нужно было гнать эти мысли — если Заа заподозрит, о чем он думает, она станет не только холодной, но и мстительной.
Весь этот ворох мыслей промчался в голове Глоуэна за какие-нибудь две секунды. О чем бишь она спросила? Находит ли он Лайлу сексуально привлекательной?
Глоуэн сказал: «Я отвечу совершенно откровенно. Как вам известно, мужчины возбуждаются не так, как женщины».
«Никогда не давала себя труда изучать этот вопрос».
«Так оно и есть. В случае Лайлы, серая ряса полностью лишает ее фигуры, а фигура у нее неважнецкая, прямо скажем. Бритая наголо голова не внушает никаких нежных чувств, и я видел трупы с более здоровым цветом кожи. Есть и положительные факторы, конечно: у нее правильные черты лица и красивые глаза. Она грациозна, в ее манерах заметно остаточное тоскливое изящество. Насколько я помню, мое внимание ее не особенно встревожило — напротив, она оживилась».
«По-видимому, новые ощущения беспокоили ее, вызывая одновременно чувство вины и замешательство, причину которых она видит в тебе — хотя, как я теперь понимаю, ее впечатления преувеличены. Так что же получается — ты находишь ее непригожей?»
«Непригожей, натянутой, неподатливой — называйте это, как хотите. Если бы ей позволили отрастить волосы, хорошо одели и дали порезвиться на солнышке, она могла бы показаться более или менее привлекательной».
«Любопытно! Значит, ты считаешь, что она непривлекательна?»
Глоуэн осторожно выбирал слова, стараясь ничем не задеть повелительницу помешанных философов: «Звездолетчики встречают женщин всех мастей. Они говорят, что ночью все кошки серы».
Заа задумчиво кивнула: «Лайла, конечно же, совершенно невинна. До сих пор она вела строгую мономантическую жизнь, ни в чем не отклонявшуюся от принципа единства. По некоторым причинам мы интересовались ее инстинктивной реакцией на близость привлекательного молодого человека, вроде тебя».
«Поэтому вы и назначили ее моей наставницей?»