Хроники Кадуола
Шрифт:
Глоуэн пролистал несколько страниц: «Довольно сложный текст... Я бы сказал, выходящий не только за рамки моих интересов, но и превосходящий мои возможности».
«Интерес придет! Синтораксис, по существу — последовательность аксиом, каждая из которых является следствием так называемой «фундаментальной правды». Грубо говоря, правда объединяет все сущее. Фундаментальная правда — средоточие силы интеллектуального воздействия, известной под наименованием «штурре». Полное овладение этой силой труднодостижимо, но возможно. Ничто не должно замутнять ясность нашего видения. Здесь,
«Только холодно у вас тут».
Лайла пропустила это замечание мимо ушей: «...Мы не позволяем ничему мешать нашему сосредоточению — особенно глупому потворству склонности к преходящим развлечениям. Боль можно игнорировать; удовольствие гораздо коварнее».
«Удовольствие гораздо приятнее боли, ты не находишь?»
Лайла поджала губы: «Это непоследовательная, не заслуживающая внимания идея».
«Для Мьютиса и ордины Заа — возможно. Но не для меня. Я сожалею об упущенных удовольствиях, но знать ничего не хочу о боли, которую мне не пришлось испытать».
Лайла строго произнесла: «Ты должен отказаться от привычки болтать пустяки! Такие рассуждения расслабляют и нарушают логический ход мыслей. Как гласит один из элементариев, случайные импульсы эволюции привели к возникновению аномалий, которые мы пытаемся исправить. Наша цель — навести порядок в хаосе. А третий элементарий? Помнишь? «В Единстве — чистота! В энергии — направление! Двойственность — столкновение, беспорядок и застой!»
Почти забавляясь, Глоуэн разглядывал тонкие черты Лайлы — так же, как у ордины Заа, у нее было правильное, изящное лицо с большими темными глазами. Лайла спросила: «Ты хорошо усвоил эти концепции?»
«Безошибочно!»
«Двойственность относится к логическому единству, как смерть к жизни. Этот вопрос анализируется в главе «Противоположности и соответствия» — в общих чертах, конечно, но для начинающего этого достаточно».
«Что ты называешь «двойственностью»?»
«Это должно быть ясно даже тебе! Двойственность — источник Великой Схизмы, отделившей нас от полимантиков. В любом случае, среди них преобладали философы мужского пола, что, опять же, приводило к образованию противоположностей. В рамках «прогрессивной формулы», которой мы придерживаемся, половые противоположности игнорируются или избегаются».
«А что ты сама думаешь по этому поводу?»
«А почему я должна что-то думать? Мономантический символ логики не нуждается в поправках».
«Но что ты чувствуешь? Вам же не запрещены личные ощущения?»
Лайла снова поджала губы: «Мне никогда не приходило в голову анализировать этот вопрос. Интроспекция непродуктивна».
«Понятно».
Лайла украдкой покосилась на Глоуэна: «А ты что думаешь?»
«Мне нравится Двойственность».
Лайла неодобрительно покачала головой, хотя казалось, что она вот-вот рассмеется: «Так я и подозревала. Ты должен принять Единство». Она снова бросила на него быстрый взгляд: «Почему ты на меня так смотришь?»
«Я пытаюсь представить
Лайла задумчиво смотрела в пространство: «Считается, что такие концепции обсуждать не подобает. Иррациональность эволюции навязывает нам дуализм. Мы отвергаем дуализм — в этом суть и сила нашей философии!»
«Ты не ответила на мой вопрос».
Лайла опустила глаза к раскрытым страницам «Перечня»: «А ты как меня представляешь?»
«По всем статьям ты, несомненно, девушка».
Лайла кивнула — медленно, неохотно: «Физиологически я — женского пола, это так».
«Если бы ты отрастила волосы подлиннее, ты выглядела бы даже привлекательно».
«Какие странные вещи ты говоришь! Это означало бы сознательную двойственность!»
Движимый в равной степени озорством, злорадным желанием насолить семинарии и бесшабашной галантностью истинного Клаттока, Глоуэн сел на койку рядом с Лайлой. Та испуганно на него воззрилась: «Зачем ты это сделал?»
«Чтобы мы могли вместе заняться изучением Двойственности и понять, зачем она нужна. Это гораздо интереснее мономантики».
Лайла пересела на стул: «Это самое необычное предложение из всего, что я когда-либо слышала!»
«Разве тебе не интересно?»
«Конечно, нет. Мы обязаны безраздельно сосредоточивать внимание на установленном порядке проведения занятий». Прозвучал похожий на удар колокола сигнал. «Пора ужинать, — сказала Лайла. — Мы пойдем вместе».
В трапезной Глоуэну и Лайле выдали по куску хлеба, а также вареные бобы и пареные овощи из больших чугунных котлов. Они сели на скамью за длинным столом. За тем же столом уже сгорбились над мисками примерно тридцать семинаристов. Глоуэн спросил Лайлу: «У тебя есть среди них близкий друг?»
«Мы любим друг друга и все человечество глубокой, страстной любовью. Ты должен испытывать такие же чувства».
«Мне было бы трудно любить Мьютиса».
«Время от времени Мьютис проявляет склонность к деспотическому обращению».
«Но ты все равно его любишь?»
Задержавшись на секунду, Лайла ответила: «Все мы обязаны относиться друг к другу с одинаковой вселенской любовью».
«Зачем тратить любовь на таких, как Мьютис?»
«Ш-ш! Тихо! Ты слишком много и громко говоришь. В трапезной должна быть тишина, таково правило. Многие из нас уделяют время трапезы размышлению, внутреннему разъяснению какого-либо очевидного парадокса. Никто не хочет, чтобы ему мешали».
«Прошу прощения».
Лайла взглянула на миску Глоуэна: «Почему ты не ешь?»
«Это отвратительная еда. Бобы уже испортились, а овощи подгорели».
«Если ты не будешь есть, ты проголодаешься».
«Лучше голодать, чем болеть».
«Тогда пойдем — незачем тут бездельничать».
Вернувшись с Глоуэном в келью, Лайла чопорно уселась на стул, а Глоуэну ничего не осталось, как присесть на койку. Лайла сказала: «Теперь мы обсудим «Начала»».
«Давай-ка обсудим нечто гораздо более любопытное, — предложил Глоуэн. — Каких услуг от меня ожидает ордина Заа?»