Хроники мегаполиса (сборник)
Шрифт:
Но ты всегда будешь победителем. Выйдешь на покой, откроешь боксерскую школу под сенью славного имени… Станешь заниматься благотворительностью, дарить боксерские перчатки сиротам из детдома…
Здесь, внутри моего мелового круга, неприлично не сомневаться. А там, на твоем ринге, с сомневающимися поступают просто – размещают рекламу на подошвах… Чем больше ступни, тем шире рекламная площадь…
Внутри моего мелового круга неприлично быть победителем. И страшно быть побежденным. Остается только уклониться от схватки, но тот,
Из моего круга нет выхода. И день ото дня он становится все уже.
– Что с тобой? – спрашивает он.
Я пялюсь остановившимися глазами мимо него – туда, где прыгает на ветке какая-то желтая птичка.
– Ленка… Ты чего?
Трясу головой:
– Ничего…
– Вообще я не люблю, когда так смотрят мне за спину, – говорит он после паузы. – Ты как будто привидение увидела.
– Я никогда не думала, что останусь с тобой надолго, – говорю, едва шевеля губами.
– Что?
– Витенька, а я ведь тебя старше…
– Здрас-сьте, – он осторожно ставит на траву поднос с орешками. – С чего бы это ты?..
«И в этой зыбкости, в болтанке штормовой, // ведя за ручку сонного ребенка, // ты задеваешь звезды головой, – чтоб знал, как хорошо с тобой, как звонко, // как ничего не страшно, как светло, // как нежно, как таинственно, как свято!..»
Он улыбается и проводит рукой перед моим лицом:
– Ленка…
– Чего ты?
– Ты останешься со мной? Надолго?
– Навсег… – начинаю я, но самое мелодраматическое из всех слов не желает ложиться ко мне на язык.
Он кивает.
«Но, когда серебристая цапля // грусть мою, как последняя капля, // переполнит в осенний четверг, // пролетая над полем свекольным…
А чем зрители во всех этих казино и развлекательных комплексах, в тех самых, где ставят ринги, – чем они отличаются от зрителей программы «Щели»?
Они такие же.
Конечно, бокс честнее… Бить, рискуя попасть под удар, сражаться на равных – это, по крайней мере, естественно для человека… для мужчины. Да. Наверное, это естественнее, чем пожирать на игрушечном ринге карамельные лифчики и пересказывать похабные анекдоты, заменяя ключевые слова эвфемизмами «Африка» и «Гондурас»…
Ты играешь со зрителем, как истощенная больная кошка – с миллионом крепких мышей. Но ты кошка. И они ведутся.
А он – крысиный лев, выведенный на потеху публике… А публика ждет нокаута. Это тебе не теннис и не водное поло… Публика обязательно хочет крови. И рефери – в белом, чтобы кровь на рубашке была виднее…
Гладиаторы – те хоть были рабами.
«…я каким-то чутьем треугольным / забиваю спасительный клин / в серебристое воспоминанье, /
Что, опять не нравится?
Прости.
– С кем ты разговариваешь?
Лежим в обнимку под шелковыми простынями.
– Ни с кем. С тобой.
– Мне кажется, что ты будто по телефону разговариваешь… Молча.
– Так не бывает.
– Вот и я говорю… Ленка, я тебе все по себя рассказал… Ты все знаешь.
Смеюсь.
– А ты… так и не скажешь мне?
– О чем?
– Об этом.
– Ты даешь… Как я догадаюсь, о чем, если ты не говоришь?
Мрачнеет.
«Я – хуже, чем ты говоришь. Но есть молчаливая тайна: Ты пламенем синим горишь, Когда меня видишь случайно. Я хуже, чем ты говоришь…»
– Должна быть в женщине какая-то загадка, – сообщаю доверительно. – Должна быть тайна в ней кака-ая-то. Помнишь такой фильм?
– Нет, – говорит он серьезно. – Но если ты не скажешь… Я догадаюсь.
Рисую меловой круг на паркете. Мел ломается. Рассыпается крошкой.
По темной комнате ходят тени.
Машина проехала – прошарили фары по потолку.
Кому мне молиться, чтобы меня не нашли?
Я не переживу, если меня вытащат. Чешуя моя высохнет, а глаза, не знавшие света, ослепнут. Кому мне молиться?
«Положи этот камень на место, В золотистую воду, В ил, дремучий и вязкий, как тесто – Отпусти на свободу!»
– Отпусти на свободу, – шепчу одними губами.
Я проклята. Я была проклята в тот момент, когда добровольно отказалась быть собой; что поделать, я слабая. Не всем же выходить на ринг…
Он кажется своим, и в этом вся беда. Если бы он был чужим – никогда не заметил бы моего круга… Прошел бы мимо, не глядя, и все было бы хорошо…
«Отпусти этот камень на волю, Пусть живет как захочет, Пусть плывет он по синему морю, Ночью в бурю грохочет»…
Он придвигается близко. Очень близко. Трогает губами мой нос:
– Если выбросит вал шестикратный Этот камень на сушу, – Положи этот камень обратно И спаси его душу…
– Витя, что ты говоришь?!
Улыбается:
– Положи за волнистым порогом Среди рыб с плавниками. Будешь богом, светящимся богом, Хоть для этого камня.
Молчу. Не знаю, что сказать.
– Ленка, – говорит он мне в самое ухо. – Бросай свои «Щели». Оставайся со мной. Возвращайся ко мне.