Хроники новуса
Шрифт:
Старший запрыгнул на коня, отмахнулся от старосты, который настойчиво, но без искреннего желания, приглашал его остаться на скромное застолье, а потом новусы уехали обратно в город.
Толпа возле дома старосты потихоньку начала расходиться. Мальчишки попытались стащить голову волка, но их обнаружили и прогнали пинками, тогда они убежали играть в новусов и кровавого зверя. Бабы разошлись по своим делам, а я прислонился к изгороди, чтоб послушать разговоры взрослых. Вдруг они скажут что-то про этот камушек? И мои надежды оправдались.
— Сарен, а что это он вытащил из головы волка? —
Старик вздохнул:
— Это ядро.
— Ядро? Какое ядро? Неужто то самое?
— Оно.
— Это что же, если б я первым его вытащил и съел, сразу стал бы новусом? — удивился сын старосты, тот самый, который притащил насаженную голову волка.
— Дурень ты, Ларс. Если б ты его сожрал, попросту бы помер. Изнутри бы тебя выжгло! И мне жить бы стало полегче! Уж тридцать лет мужику, а ума не нажил, — рассердился староста.
— Но я сам слыхал, что так делается! — возмутился Ларс.
— Так да не так! Если б всё было столь просто, каждый дурень бы смог стать новусом. Даже такой, как ты! Слова еще нужны особые, заговоренные, а их знают лишь в культах. В культы кого попало не берут, да и стоит их учение дорого. Хоть всю деревню продай, а всё равно не хватит. Ладно, иди работай. И вы все идите!
Мужики разошлись, а я так и сел под изгородью.
Ни разу я не вспомнил о предсмертных словах Тарга, ни разу! А ведь неспроста он заставлял их повторять. Отчим дал мне всё, чтобы стать новусом: ядро кровавого зверя, заговоренные слова, кошель серебра и меч. Хорошо, что я не сломал тот ясеневый росток! Надо бы воды принести и полить его, чтобы крепко прижился!
Вот только помню ли я те слова? Как же там было? Камни, вода, лед, огонь… и что-то про жизнь. Меня аж пот прошиб со страху, что я всё забыл. Никогда себя не прощу, ежели по собственной глупости упущу удачу.
Я вернулся в дом, сел возле отчимовой лавки и начал вспоминать. Вот тут он лежал, весь израненный, а вот тут сидел я. Он позвал меня и велел повторять.
Заветные слова всплыли будто со дна мутного бочага, и я прошептал:
— Море камней и льда,
Пылает в огне вода.
Ветер из пепла и стали
Стирает жизнь навсегда.
Оглянулся, прислушался — ничего. Встал, попрыгал, попытался поднять стол — едва пупок не надорвал. Знать бы, как оно должно действовать. Вдруг их нужно говорить лишь при свете луны? Или сидя по пояс в воде? Конечно, там еще и ядро нужно съесть, но мне было боязно. А ну как помру? Сгорю изнутри, как сказал староста? И посоветоваться не с кем.
Может, у старосты спросить? Он вон сколько всего знает: и про ядро, и про слова. Но если я спрошу, он может подумать, с чего бы мне таким интересоваться. Вдруг он ведал, что Тарг был новусом? Чужаков у нас особо не жалуют, а вот Тарг остался и прижился. Явно же староста что-то знал. А вдруг догадается про схрон? Тогда не видать мне ни ядра, ни монет, ни меча. А если захочет выпытать слова?
В городе я бывал всего два раза. Первый — давно, еще с отцом, и оттуда я помнил только большой имбирный пряник, который обсасывал весь день. А второй — уже с отчимом и матерью. Мы приехали на ярмарку прикупить новые ткани матери на платье. Там было шумно, людно, весело.
Поначалу я испугался, отхватил немало ударов чужими локтями и коленями, споткнулся, вцепился в незнакомого мужчину, чтоб не упасть, а тот не рассердился. Вытянул меня повыше и подсадил на каменный столб.
— Гляди-гляди! Вон как душегубов наказывают! Оно всякому полезно!
И я глядел во все глаза. Худого заросшего волосьём по самые брови мужика выволокли на помост, содрали рубаху и привязали к столбу. Волосья у него росли не только по лицу, но и по всему телу, даже спина выглядела мохнатой. Какой-то важный господин долго и скучно зачитывал многочисленные преступления виновного, но до меня не долетало ни словечка, как и до людей вокруг. Все расшумелись, затолкались, чтобы пробраться вперед, а когда не вышло, то начали кричать, чтоб начинали казнь.
На помост вышел палач с тяжелым бичом и после кивка господина ударил душегуба по спине. Даже с самого края площади я увидел красную полосу, проступившую через шерсть. Крик преступника долетел до меня во всей красе. Бич поднимался и опускался, превращая человеческое тело в кровавое месиво, а народ вокруг громко считал удары. На пятидесятом палач остановился. Его грудь тяжело вздымалась, по лицу стекал пот, и его роба промокла насквозь. Не так уж легок хлеб палача! А голос преступника к тому времени стих, и непонятно было, помер он или в беспамятстве.
После этого меня сильно дернули за ногу, и я слетел со столба. Внизу меня ждал взбешенный отчим, и его выцветшие от ярости глаза тогда показались страшнее, чем бич уставшего палача.
Так чего я о том вспомнил? Если староста задумывает выбить из меня заветные слова, я молчать не стану, сразу всё выскажу. В конце концов я же не клялся хранить их в тайне! Но я не настолько глуп, чтоб дать старосте меня заподозрить.
Пусть ядро полежит в схроне еще немного.
Глава 4
Большое хозяйство требовало немало хлопот. Пока подоишь коров, пока их выгонишь, задашь корму свиньям и курам, натаскаешь воды, глянь, уже полдня пролетело, пора наполнить брюхо. А это значит: принести дрова, вскипятить воды, подождать, пока разварится зерно, из ягод и трав затеять взвар, на вечер надобно намолоть ручными жерновами муки, от чего потом отваливалась рука. Починить ограду, убрать фасоль, вылущить ее, просушить. Молоко взбить в масло, часть оставить, чтоб скисло, часть оставить на сыры — этому я немного научился, пока выполнял бабские работы. Встретить скотину, снова натаскать воды, подоить вечером и убрать молоко в холодную. Скоро пора снимать урожай с огорода, снова надо будет резать, солить, квасить… Отчим закупил соль впрок, так что хоть об этом думать не придется.