Хроники новуса
Шрифт:
А потом поспеет ячмень! За ним овес и рожь.
Теперь надо мной уже не смеялись, скорее жалели. Да я и сам понимал, что не поспеваю, хотел лишь дотянуть до осени, чтоб распродать лишнюю скотину не за бесценок. Весной у меня всяко заберут большую часть земли, ведь я всё равно не смогу всю ее вспахать и засеять.
Можно нанять батраков, но как я объясню, откуда у меня столько монет? А вдруг они меня ограбят? Или убьют и ограбят? Я и так дурно спал по ночам, прислушивался, не крадется ли кто в кладовую.
Пока я хлопотал по двору, всё время проговаривал про себя заветные слова, чтоб не забыть.
Да, я трусил. Нещадно трусил.
Мне было бы куда как проще, если б я стал новусом. Даже если не пойду в город и не напрошусь в городскую стражу, моих сил хватит на всё хозяйство. Но всякий раз, когда я доставал то ядрышко, вспоминались слова старосты: «Если б ты его сожрал, попросту помер. Изнутри бы тебя выжгло!» И я снова заворачивал ядро в тряпицу и убирал в схрон.
А что, если староста тоже знал лишь часть правды? Помирать я никак не хотел. Обжигаться уже ой как больно, а каково сгорать изнутри?
Когда ячменный колос налился тяжестью и пожелтел, я понял, что еще неделя, и надо его убирать. Пришла пора договариваться о подмоге! И я нехотя поплелся к дому старосты.
Старик хоть и был в преклонных летах, но не утратил ни крепости, ни ума. Тяжелые работы уже давно легли на плечи старшего сына и внуков, а разговоры со сборщиками податей, с хранителем корней, с городскими посланцами и с торговцами он оставил себе. Когда надо — поклонится, когда надо — сдвинет брови и пригрозит. Хитрый старик! Наверное, немало добра оседало в его сундуках и закромах, но и деревня при нем не хирела.
Сегодня староста, видать, находился в добром расположении духа: сидел в тени старой раскидистой вишни, выстругивал что-то из деревянной чушки и насвистывал себе под нос.
— Почтенный Сарен, — согнул я спину в низком поклоне.
— Лиор, — кивнул старик.
— Хочу попросить у вас доброго совета, ведь ни отца, ни матери у меня нет, больше не к кому обратиться.
— Не зря говорят, что беда добавляет года, — усмехнулся Сарен. — Мой третий внук хоть и преподнес дары древу Сфирры, а всё дурень дурнем. Ни разу не попросил совета у старших, думает, что сам всё знает и разумеет. Это ведь только молодые пыжатся, хотят своими силами, хотят сами, а чем старше становишься, тем больше понимаешь, что нельзя жить одному. Сила-то в общине! Сперва ты поможешь людям, а потом люди помогут тебе. Только так и держимся! Только так и стоят города.
Я немного приуныл. Это я еще до самого совета не добрался, а он мне уже столько наговорил. Стосковался по людям, что ли? Или внуки слишком непочтительные?
— Так для чего ты пришел к старику? В чем твоя нужда?
— Ячмень спеет.
— Да, мы уж точим серпы, готовим цепы.
Я помолчал, собираясь с духом, и выпалил, как есть:
— Один я никак не справлюсь с урожаем. Прошу подмоги у деревни. Ведь жалко, если зерно пропадет почем зря!
— Конечно, мы тебя одного не оставим, — мягко сказал старик. — Я уж и так каждый день говорю внукам, чтоб брали с тебя пример. Вон, какой ты работящий и упорный.
В груди аж потеплело. Может, не столь уж и хитер старик? Зря я на него наговаривал.
—
Я опустил голову, чтоб не выказать всю ту злость, что меня обуревала. Сразу придут на подмогу! Это когда? После сбора ячменя его надо обмолотить, провеять, просушить и убрать, а там уж придет пора жать овес с рожью, и их тоже надобно молотить и всё такое. Потом появятся сборщики податей, торговцы — это тоже хлопоты. И мое зерно уйдет на корм мышам да сусликам!
— Верно говоришь, почтенный Сарен, — медленно проговорил я. — Даже ради помощи сироте никак нельзя забывать о родных детях. Потому я прошу помощи не задаром. Каждый, кто выйдет на мое поле, сможет забрать два снопа из десяти.
С самого начала я знал, что за помощь придется платить, и был к тому готов, если бы старик сразу перешел к обсуждению платы, я б не удивился. Но он нарочно сперва дал тщетную надежду.
— Сердце радуется, глядючи на столь разумного отрока, — ответил староста. — И будь то в недород, любой бы согласился. Древо Сфирры этим летом щедро к нам, и урожай будет добрым. Не успеет люд и свое собрать, и тебе помочь, даже за два снопа из десяти.
— Может ли почтенный Сарен надоумить, какая плата будет достойной их трудов? Все же по малолетству у меня мало опыта, и я не знаю, что нужно предложить, чтоб не обидеть односельчан.
— Трудно сказать. Но думаю, что сумею уговорить людей за половину урожая.
Пять снопов из десяти? А вторую половину я отдам в качестве подати. Что так, что эдак мне останется лишь то, что я сам сожну. Но если не согласиться, тогда придется отдавать подать из собранного мной зерна. Как ни крути, я останусь почти ни с чем.
— Почтенный Сарен, наверное, смеется над бедным сиротой. Если я отдам половину урожая, тогда все труды моего отца уйдут кому угодно, но не мне. А ведь он отдал жизнь за деревенское стадо. Даже новусы говорили, что не вышли бы против того зверя один на один! Надо было ему убежать вместе со мной! — я залился горючими слезами. — Пусть кровавый зверь сожрал бы хоть всех коров, зато отец бы выжил. Что ему за дело до деревни? Почему он думал о нуждах людей, которые не хотят даже полдня потратить ради его сына? Если каждый хотя бы полдня поработает на моем поле, весь урожай будет собран. Но нет! Недаром же говорят, что добро живет лишь до вечера, а зло не умрет и через десять лет.
Никогда прежде я не называл Тарга отцом, да и он ни разу не сказал мне: «сын», но сейчас слово «отчим» выглядело бы неуместно.
Мои слезы и крики услышали соседи, и некоторые бабы потянулись поближе, чтоб разузнать, с чего староста так обижает несчастного сиротку.
Сарен хмыкнул, погладил бороду и сказал:
— А ведь верно. В благодарность за храбрость твоего отчима я, может, и смогу уговорить их за четыре с половиной снопа с десяти.
Вот же плешивый пёс! Неужто убийство кровавого волка стоит всего половину снопа? И я продолжил стенать и плакать, повторяя, как же мало ценят в деревне столь великий подвиг, который даже новусам не по зубам, и что больше четырех снопов из десяти я дать никак не могу.