Хроники особого отдела
Шрифт:
— В нашей с вами стране.
Его собеседник, высокий человек, тощий и белобрысый, только вздохнул и, пожав плечами, взял в руки свои гарантии гражданина и человека.
— У нашего Бориса сегодня выход в свет, — услышали мужчины.
И в комнату вплыла Ксения, распространяя удивительный запах «Красной Москвы». Знаменитые духи дореволюционной фабрики Брокара (которые старые москвичи до сих пор шёпотом смели именовать «Любимым букетом императрицы»).
В зелено-голубом вечернем платье, на каблуках и с высокой прической, искусно составленной из густых чёрных волос,
Важный Илья, словно старый камердинер, аккуратно усадил ее на заднее сиденье и не замечая немца был крайне вежлив и предупредителен только к ней.
Бернагард же с удивлением отметил своё громко стучащее о костлявую грудь сердце и испугался мысли о близости к этому чуду.
Закрывая ворота и смотря вслед отъехавшей машине, Василий Иванович покосился на Мрака, сидевшего на замёрзшей муравьиной куче, и тихо сказал:
— Съест наша Ксюша паучка-то немецкого, не подавится...
Оборотень строго посмотрел на дорогу вслед исчезнувшей за поворотом машины и, глубоко вздохнув, побежал к дому, в котором было тепло и спокойно. Странные людские обычаи мало интересовали его.
***
Илья подъехал к театру точно к половине седьмого. Мужчины, столкнувшись, неловко открыли перед женщиной огромные дубовые двери, и Ксения, улыбаясь, вошла в заполненный светом вестибюль.
Когда-то, маленькая девочка, в первый раз оказавшаяся в огромном городе, шла с матушкой мимо этого Дворца, слушала, как выговариваются слова молитвы, и думала, что было бы красиво положить их на волшебную музыку Моцарта. Она даже позволила себе перебить матушку и вызвать ее недовольство.
«И не мечтай, — услышала тогда ответ девочка, прозвучавший из узких сухих губ, - Это обитель греха. Лицедеи попадают в ад».
Тогда она обиделась, а сейчас каким бы счастьем было для неё услышать тихий голос игуменьи...
Ксения вздохнула полной грудью и улыбнулась.
Они разделись и прошли по указателям светлыми коридорами. Рядом двигались, шептались, осматривались такие же люди - радостно удивленные, восхищенные. Это был настоящий праздник.
Но группа испытывала на этом празднике далеко неоднозначные чувства.
Бернагард не решился предложить прогулку по театру. Такому незнакомому, с множеством неуместно прикреплённой новой символики, и такому родному, похожему на его Венскую Оперу.
Ксения робела и, боясь показать своё невежество, торопилась к местам, обозначенным на билетах.
Илье же было тесно и жарко в непривычно-солидном для него месте. Он предпочёл бы дождаться девушку и немца в автомобиле. Но Ян передал ему три билета и, улыбаясь во весь рот, велел слушать оперу внимательно...
Они прошли ярко освещенную, переливающуюся хрусталем люстр и украшенную бра залу, в которой суетилась публика. Мужская половина - поправляя галифе в начищенных кирзовых сапогах и одергивая кители и гимнастерки. Женская - покусывающая впервые накрашенные губы… одетая кто в толстую вязаную кофту и военную юбку, кто в яркое
— Вам в четвертый бенуар, — услышала Ксения.
Давали «Евгения Онегина», новую постановку Бориса Покровского.
Москвичи всегда уважительно относились к своему театру, и им, несомненно, повезло, потому что Иосиф Виссарионович тоже любил театр. Более того, он лично контролировал классические спектакли, правда не принимая фривольностей режиссеров.
Известно его подлинное выражение, сказанное дирижеру: «Большой театр – это святая сцена классического искусства, а не сцена портянок и навоза!».
Борису Покровскому тоже досталось, ведь он позволил себе показать Татьяну непричесанной, одетой лишь в легкое утреннее платье - перед Онегиным.
Известно, что при просмотре этой сцены Сталин слегка нахмурился ... и с тех пор героине в течение сорока последующих лет обязательно делали высокую причёску, и пела она только в полностью закрытом платье зелёного бархата.
…В этот осенний ветреный вечер «отец народов» отсутствовал, но правительственная ложа не пустовала.
В середине второго акта тяжелые бархатные портьеры дрогнули и в кресло сел руководитель Специального комитета при ГКО и заместитель председателя Совета народных комиссаров. Рядом с ним бледным пятном в полутемном зале сидела какая-то невысокая худая женщина. Казалось, он не замечает ее присутствия, как не обращали внимания и остальные сопровождающие его лица. Слишком часто менялись эти силуэты.
Берия между тем покрутил головой и посмотрел сквозь серебряные, ещё дореволюционные очки работы мастерской Карла Фаберже, в сторону четвёртой ложи бенуара.
Он даже привстал, увидев женщину с поразительно длинной шеей и гордой прямой спиной. Она сидела, слегка оборотившись, и что-то негромко говорила находящемуся с ней в ложе блондину.
— Богиня, — произнёс Лаврентий Павлович.
Он долго смотрел на нее: на восторженно - возбужденный пристальный взгляд ее глаз, устремлённых на сцену, на корону из густых чёрных волос, венчающих гордую голову на крепком белоснежном основании плеч…
Затем вздохнул и, обернувшись, заметил офицеру, стоящему в глубине ложи.
— Пойди к ней, передай пакет для Яна.
Ещё раз вздохнул и, посмотрев на бледное пятно, сидящее рядом, произнёс:
— Очень красивая женщина, но злая.
И по-хозяйски спокойно задрал юбку и полез вверх, туда, где горячая кровь готовила ему место для отдыха и обретения новых сил...
***
Несколько тысячелетий назад. Центральный Китай. Сиань.
Ущербная серая, как прах, Луна уходила с небосвода, пытаясь подсветить своим холодным светом путь маленького худого существа. Существо родилось из земли, пропитанной кровью жертвы, отдавшей свое Я только ему. Напоминающее жирную белую личинку-гусеницу, оно… он? Кажется, он…