Хроники особого отдела
Шрифт:
— Бууумашкаа — послышалось за спиной.
Оладию не терпелось узнать содержимое хранящееся в дурно пахнущем опасностью бумажном конверте.
— Прочитал, — буркнул Ян, теряя миг совершенно живого, естественного семейного тепла. — Умеешь же ты гадость сказать. Через неделю. Готовьтесь. Надо людей отобрать. Илья проверишь, чтоб все сыты и здоровы. И ввести их в курс дела.... мммм, кратко.
Ксения посмотрела на говорящего и хорошее настроение растворилось в повисшей тишине гостиной. Ей захотелось выйти на улицу и искупаться в холодном осеннем воздухе, найти на чёрном полотне неба ковш Большой Медведицы, вечно присматривающей за Медвежонком,
— Не надо сомневаться, — тихо сказала она. — Сомнения свойственны слабости человеческой...
Ян повернул голову - и в очередной раз удивился чутью этой женщины.
Но такой вечер нельзя было портить глупыми мыслями.
— Илюх, принеси бутылку.
И, поймав удивленный взгляд, пояснил:
— Ну, ту, которую сперли из замка. Дай ее Борису. Он поймет. Пусть разливает.
Бернагард смотрел, как одним глотком опрокинул в рот бесценную Чёрную жемчужину Луи XIII дома «Реми Мартин» Илья, как сморщилась Ксения и как долго крутил граненый, совсем не подходящий для такого напитка стакан Ян. Он молчал и думал, что ему... тепло среди этих странных людей.
***
Утром после завтрака их без предупреждения навестил Утехин. Автомобиль привез вместе с начальником СМЕРШа женщину в габардиновом, шитом по фигуре платье и смешной фетровой шляпке, а также безапелляционный приказ, подписанный лично Лаврентием Павловичем: «О вхождении в состав оперативной группы».
— Кто это, Ян Геннадьевич? — спросил недоумевающий Илья.
Ян засмеялся и, посмотрев на вытянутые удивленные лица, весело сообщил:
— А это она, наша Бабушка Яга! Давайте знакомится!
И протянул приехавшей даме руку...
***
Париж. Ночь на 24 августа 1572 года. Варфоломеевская ночь. Амбруаз Паре.
Среди ясного дня, словно дым от тысяч орудий, на землю в полной тишине наполз плотный, как овсяный кисель, густой туман и окутал Нотр Дам де Пари и стоящий рядом с ним Отель Дье...
Странное чудо природы было отмечено королевскими летописцами, но совершенно не замечено ни торговцами, ни калеками, ни слугами Господа, ни мамашами с выводками радостно орущих ребятишек. Солдаты в полном обмундировании и нищие в отрепьях — все готовились и наблюдали, чтобы при первой возможности напасть и ограбить.
— Смотреть внимательно, — отдал приказ ночной король Парижа. И все бродяги, сбивая ноги, вычисляли дома, не отмеченные тайным белым крестом.
— Живите ночью, — был второй приказ.
И все, включая ремесленников и золотарей, обходя знать с белой повязкой на рукаве, рвали остальных дворян, разбивая в щепу их дубовые ворота.
— Не забудьте десятину, — третье наставление не требовало дополнительного толкования. Оно родилось в голове Святой троицы за полгода до душной августовской ночи и было благостно принято в душах всех заинтересованных лиц.
***
Старый Колиньи, тяжело раненый две ночи назад, хотел умереть. Но заранее одетая в чёрное жена не удержалась и позвала из «Божьего дома» королевского лейб-медика Амбруаза Парэ, гугенота. Медная пуля ловко была извлечена из раны, и адмиралу полегчало. Однако призрак надежды лишь поиграл с ревнителем протестантской веры, и полученное ближе к ночи письмо расставило все по местам.
«Его Величество повторил неоднократно « In Huguenots occidere nolite timere bonum est...», — гласило послание. И хотя высказывание было весьма двусмысленным и сопровождалось строгими
Проживший суровую военную жизнь старик открыл глаза и посмотрел на сидящего рядом с ним мужчину.
— Вам пора, мессир Парэ. Я больше не нуждаюсь в ваших услугах. Но в них нуждается моя страна. Вам надо уйти.
Человек в скромном чёрном костюме, в котором, кроме кружевного брабантского воротника, не было ничего от дворянина, только пожал плечами.
— Мне некуда идти, монсеньор, я протестант. И это решает все.
— Вы королевский врач, мой дорогой. Карл тяжело болен. Он обязан умереть на ваших руках, как его отец и дед. Карл дальновиден и понимает это. Ваше место при дворе. Поспешите.
— Мое место рядом с больным, ибо сказано ... «кто даст голове моей воду и глазам моим – источник слез». (Иер.8:21-22; 9:1)
Колиньи зашевелился в подушках, пытаясь сесть. Врач поднялся помочь больному принять более удобное положение и сквозь появившееся тяжелое дыхание усталого, старого человека расслышал:
— «Я Господь, целитель твой» (Исх 15:26). Вы пойдёте. И в благодарность за лечение возьмёте вазу из далекого Китая. Оставьте ее при дворе....
Адмирал закрыл глаза и задремал. Врач некоторое время размышлял, а затем, взяв свёрток и свой кожаный баул, закутавшись в плащ и поглубже на глаза надвинув шляпу, поспешил во дворец.
***
Амбруаз Паре, родившийся в ничем не примечательном Лавале на севере Бретани. Сын сундучника, начавший свой путь подмастерьем цирюльника. Великий врач и гуманист. Королевский лейб-медик, проводивший в мир иной четырёх королей и единолично лечивший их всю свою долгую жизнь. Человек, знавший самые страшные тайны Екатерины Медичи, Екатерины- Отравительницы, матери всех королей. Владевший временем, отведённым правящей династии самим Создателем.
Это он запретил лить расплавленный свинец на кровоточащие раны с целью остановки кровотечения, заменив их наложением бинтов и мазевыми повязками. Это он изобрёл поворот плода на ножку, спасая детей и матерей от рассечения их в утробе, порой вместе с матерью. Это он впервые в истории хирургии без обезболивания и карболового антисептика совершил вычленение локтевого сустава. Он изобретал протезы и медицинские инструменты, которыми пользуются и сейчас. А ещё он писал трактаты по медицине на французском языке, неслыханная наглость по тем временам. Его ненавидели. Его боготворили. Его боялись. Его уважали.
И его единственного из протестантов спрятал за массивными портьерами в собственном кабинете великий интриган, ханжа и обманщик Карл IX. Он нуждался в своём лейб-гугеноте!
Много позже, описывая страшную Варфоломеевскую резню и свое путешествие по Парижу от «Отель Дье» до королевского замка, Амбруаз Паре расскажет случившееся с ним другу- хирургу Никола Савино, который и запишет эту странную историю.
«Я нёс курительницу и чувствовал, как теплый и нежный фарфор словно пульсировал телом новорожденного под моими руками. На ощупь вещица была словно обтянута тонкой телячьей живой кожей, и под ней что-то переливалось, плакало и шептало странные непристойности. Я был рад оставить сей предмет в малой синей гостиной. Прошли годы, но я не могу забыть этого жуткого ощущения».