Хроники особого отдела
Шрифт:
Схватив непутевого немца за рукав, богатырь гулким шепотом поинтересовался:
— Что ты делаешь?
Фриц поднял белобрысую голову, сияющую в наступившей темноте вместо фонаря, и улыбнулся.
«Он чешет лоб», — услышал капитан вывод Олладия, серым одеялом разлегшегося на плечах.
Услышал, но не осмыслил. Прямо перед ними, в каких-то десяти метрах, что-то пульсировало кроваво- красным у чёрного провала, и за этой пульсирующей раной бесконечная раззявленная глубина сияла множественными очагами пожаров.
Внезапно среди тяжелого жирного дыма, образовавшего над пропастью густой навес,
Словно муравьи, ведомые одной им известной целью, они вытянутыми косяками поворачивали к высоте за рекой и колонной уходили в нависшую тьму.
Время изменилось для стоящих людей. Плавный и незаметный ритм, отмеряемый поминутно и посекундно, внезапно сменился пульсацией в висках и стал измеряться в каплях крови, перегоняемой сердцами. Пространство сжалось на этом пятачке земли, и Илья с Борисом, не сговариваясь, попятились от проходящей мимо них смерти. Зашевелился на шее серый туман, который, боясь поглощения неупокоенной стихией, сам с радостью исчез бы отсюда, оставив людей. Но он, связанный с хозяином, не имел власти над собой.
Скрежещущие звуки задавили и смяли их силу, как темнота загородила солнце. Гора продолжала содрогаться от похожих на землетрясение толчков. Отступающих людей шатало, словно они неслись на пылающей огнями карусели.
В этот миг что-то тяжело стиснуло ноги Ильи. И, опустив глаза, он с ужасом уставился на кривой чёрный коготь, выросший из раззявленной пасти земли.
Борис, увидев это нечто, остолбенел, а тусклое пятно тумана переползло к нему на шею, почти задушив в своём объятии ужаса, проскрипело в голове, отдалось с кровью в висках и, превратившись в панический крик, приказало:
— Бей!
Это было слишком страшно. Но страх перед собственной, неизбежной в этом аду смертью превозмог другой страх — ужас оказаться во власти... этого. Бернагард, не отдавая себе отчета, ударил. С кончиков длинных пальцев на кромешный пучок тьмы вырвались тонкие прозрачные нити света. Быстрый рывок, и нити расплескались по шевелящейся тьме, скрепив, сшив, склеив это нечто, лишив его подвижности.
Это было неожиданно.
Для всех, не только для людей.
Там, в глубине горы неживая масса вечности своим не сознанием, но чувством поняла: если сейчас эти люди не покорятся ему, если они не признают свою смерть, то они обретут такое же право повелевать, как и он. А он сравняется с ними. Тьма недовольно заворочалась и ударила.
Удар был страшен. Содрогнулось, кажется, даже небо.
Стальная лента меча загорелась в обмякшей было руке Ильи. И тогда он последним усилием гибнущей воли рассек темноту напополам.
Хватка нечто ослабла.
И люди увидели в этом вспоротом пространстве свет, тропу, обозначившую спуск с горы, и шагающих глиняных людей.
«Первое и самое главное – ничего не бояться! Страх – это
***
Ксения плавала в темном желе. В то время как двое взмахами меча и рук собирали страшную жатву, она не сражалась – лишь с удивлением смотрела, как красиво извиваются и падают похожие на листья алоэ чёрные мясистые куски.
«Какая странная энергия, — промелькнуло у неё в голове, - Чистая».
В ответ на мысли широкий рыхлый лист с колючками-крючками по краям змеей скользнул мимо и пополз куда-то дальше, вбок.
«Там же Мрак», — вяло подумала девушка. Она проводила взглядом толстое, отливающее антрацитом ползущее нечто и вдруг рассмотрела на конце жгута, между крючками, тело бьющейся в отчаянии последнего усилия, задыхающейся собаки.
Где-то Илья с Борисом рубили угольную красоту, и ей до боли в пальцах хотелось восстановить порядок в рвущемся чудесном чёрном теле, но... пёс?
Собака, которая приходила вечерами и лизала ее обескровленное от слез лицо. Друг, который делил ее боль, молча забирая половину себе?
Волосы на голове Ксении зашевелились и зажили самостоятельной жизнью. Руки выросли, преображаясь.
Гигантская чёрная паучиха, мерзко облизнувшись, вышла на охоту! Ее сознание не стремилось спасти несчастную задыхающуюся жертву. Она просто захотела есть. Змееобразные обрубки, изгибавшиеся в массе чёрной жидкости, отдавали ей свою энергию. Вкусную. Паучиха ползла за добычей. Громадный клюв раскрылся и поглотил свернутый в кокон, едва дышащий меховой мешок. Энергия крови и жизни обожгла, и собака, скуля от ужаса, отлетела куда-то в сторону, на шагающую вниз к людям глину, разрушая ее своим весом. Мрак больно ударился о землю и затих...
Страшный обед продолжался. Жуткое насекомое продолжало пить из нечто силу.
Казалось, этому не будет конца. Светлый держал, темная кусала и пила, люди мешали и не давали двигаться вперед. Колкие букашки, но они мешали, мешали… Монстр в горе преобразился, утянул энергию обратно, приготовившись ударить по этим странным существам, жгущим его светом и выедающим нутро абсолютной чистотой тьмы.
***
Телицын, щурясь, смотрел на марширующих прямо на взвод монстров.
Рядом рядовой Макаров икнул и, сплюнув ставшую вязкой слюну, спросил:
— Борис Евгенич, ты с такими дело имел?
— Не было у меня ещё таких, Ваня, — честно ответил сержант.
— Вот и у меня не было...
Солдат вдруг высунулся, встав в окопе в полный рост и вынув из-за пазухи гранату, ловко, в полузамахе бросил в середину строя идущих. Бабахнуло, и фигурки рассыпались в пыль. Тогда, весело хекнув, он привстал и швырнул еще одну. И вновь попал! Сержант заорал что-то матерное, но одобрительное, из окопа отозвались – поддержали. Но Макаров не нырнул обратно в окоп, а вдруг согнулся. Охнул почти неслышно в этом шуме. И, прижав руки к животу, мешком сполз вниз.