Хроники особого отдела
Шрифт:
Глава 3. Дела сложные. Дела семейные
Часть 7
Спустя неделю разговоров, сборов, запросов в различные важные и не очень инстанции, группа, наконец, получила официальное разрешение на изъятие «...предмета древности, именуемого «копьё Лонгина», имеющего культовое значение среди несознательной категории граждан», с целью проведения экспертизы. Разрешение было выдано по запросу Института истории материальной культуры и подписано его директором Александром Дмитриевичем
Армянская диаспора Москвы погрузилась в траурное молчание, а представительная делегация, рано утром прилетев в Ереван, к полудню миновала крепостную стену Эчмиадзина, снабжённую, для устрашения врагов, старыми башнями, сквозь разрушающуюся кладку которых, не первый год, пробивались зелёные гибкие ветки вполне сформированных молодых тополей.
Никем не встречаемые, товарищи прошли старое здание синода армянской церкви и недавно отремонтированные корпуса духовной академии. Всё это архитектурное богатство было окружено ухоженным зелёным бульваром, миновав который, прибывшие попали в пустой внутренний двор.
Эта центральная, (святая святых!), часть монастыря, как цитадель, была обнесена сплошным квадратом стоящих стена к стене монашеских саманных келий, соединённых друг с другом узкими глинобитными переходами. Весь комплекс, связанный воедино, заканчивался у входа в новый трёхэтажный дом.
Этот, последний, был построен явно не так давно. Сложенный из розового туфового камня, он, отчего-то, имел позади с десяток странных выступов. Словно какой-то обезумевший каменотёс, не рассчитав кладку, решил навалить дополнительную кучу – для укрепления стены.
За этим последним охранным рубежом прибывшие увидели сердце монастыря, «святой исток света Божьей Матери», древний собор — Сурп-Шогакат.
Храм был заперт.
Маленький суетливый особист, несмотря на августовскую жару и четырёхчасовой путь, щеголяющий в наглаженной и подогнанной по фигуре форме, что-то громко прокричал по-армянски.
Прикомандированный к столичным гостям, помятый и небритый взвод рассредоточился, а их громкоголосый командир повернулся к Илье – заикаясь и путая сложные русские слова, начал объяснять:
– Сечас все будэт, товарищ майор, монахи напуганы нэмнога. Рэшили, что экспроприация ценностей, прячутся. Глупые, нэ понимают, что вы как лучше... с научной целью.
На мощёной камнем площади у входа в храм стояла пугающая тишина. Илья только кивнул и встал за спиной Елены Дмитриевны, прикрыв от подозрительного мёртвого пространства и палящего солнца.
Сам собор – массивный, недобро смотрящий тёмными восьмигранными башнями, не выросшими, а будто, наоборот, вросшими в фасады – был готов к обороне.
Созданный забытыми византийскими кудесниками, украшенный сказочной резьбой, в виде узорчатых арабесок, трав, цветов, слонов, орлов,
Вся эта тёмно-красная каменная масса – от величавой светлой центральной башни до колоколен и бурых потёков на стенах – молила нечестивцев одуматься.
– Он уже знает, – прошептала Елена Дмитриевна, показав глазами на сурового каменного судью.
Василий Иванович кивнул и, молча, зашевелил губами, творя молитву.
Телицын, сняв смешную фетровую шляпу, повернулся и куда-то в воздух спросил:
– Мы же его вернём, правда?
Ветра не было. Но воздух словно сгустился над величественными колоннами Храма и застыл, заглядывая в души...
Наконец, зеленоватые от времени тяжёлые двери отворились, и из темноты показалась сгорбленная фигура. Седой старец в чёрном высоком куколе, не говоря ни слова, вытянул тонкую птичью кисть.
– Дайте ему приказ, – пояснил бледный особист. Он морщился, чёрная густая шевелюра словно поредела, и даже массивный мясистый орлиный нос будто исчез с лица.
Непершин передал документ и начал:
– Отче наш, иже еси...
Старец поднял голову. Ярко-голубые льдистые глаза на гордом лице истинного сына армянского народа ударили говорящего презрением:
– Атум эм, анаствацнерен! (1)
Серый маленький особист, посмотрев на епископа пустыми глазами, громко, и, как-то по-особому настойчиво-быстро, заговорил:
– Тер хайр, тур иренц узаце, уриш тарберак чуненк, карохен воченчацнен амен инче. (2)
***
Поздно вечером самолёт опустил натруженное брюхо на полосу Московского аэропорта «Внуково». В резном золотом ковчеге, быстро и бережно, миновав прямой как стрела Ленинский проспект, копье попало в серое, подсвеченное мощными прожекторами, здание, пустыми полированными окнами взирающее на гранитного Феликса, грозно проводившего взглядом кортеж из двух чёрных авто. К ларцу-ковчегу был приложен документ на армянском и русском языках: «Складень и копье. Ковка. 1680 год. Размерами копье в три вершка в поперечнике, да пять с половиной вершков в длину. Имеет рукоятку в четыре полных вершка».
***
– Вы сошли с ума! Какой Ватикан? Какой посол? Какая делегация?! Там и так, не пойми чего делается! Что ни день, то новое правительство! Там Папа Римский, в этом вашем Ватикане!
– Папа там давно, – невозмутимо гнул ранним утром свою линию Ян. – Я, вообще, не понимаю, что ты так разволновался... да их там толпы, этих святош. И вообще, Рашид Ибрагимович, ты мудрый человек, знать бы должен – если кто-то внаглую хочет выдвинуться вперёд, то надо пропустить; ибо пидарас гораздо опаснее сзади, чем спереди! Вот пусть и стоит... э-э-э… Папа!