Хроники Пустоши (сборник)
Шрифт:
Макота устало покачал головой.
– Еще один стратег, гляжу… – начал он, тут дверь приоткрылась, и в фургон стал протискиваться Кабан. – О, явился. Может, хоть ты че дельное посоветуешь?
Следом за Кабаном в кузов сунулся Бирюза и скромно стал под стеной. Кабан повернулся, и Макота воскликнул, отклоняясь от него:
– Уй, отойди от меня, красивый ты мой!
Бандит шагнул к свободному углу под лампой. Атаман сказал вслед:
– Кабан, только, слышь, ты не вздумай улыбаться, а то зеркало треснет.
Когда бандит сел, он продолжал:
– Так от, повторяю: я собираюсь Мост захватить. Что скажешь на это?
Помолчав,
– Фаффушить или фонфолифофать?
И тут же Бирюза под дверью протараторил:
– Разрушить или кантра… кон-тро-лировать?
– Вот ты глупый! – тут же взвился ревнивый Дерюжка. – Зачем разрушать, если…
– Молчи! – перебил атаман и повернулся к Кабану. – Мы на Мосту поселимся после того, так что рушить там ничего нету резона. Захватить его надо, вот что. Подчинить. Народ припугнуть.
Кабан кивнул.
– Фто фам фа фовяеф? Фофафи?..
– Торгаши, – вставил Бирюза. – Они там за хозяев?
– Они фафофню фоферфат, – продолжал Кабан, – оффану. Фнафит, их фрифать нафо.
– Надо самых богатых торгашей Моста прижать, которые таможню и охрану содержат, – перевел Бирюза.
Макота кивнул.
– Это понятно. Вопрос в том, как на Мост попасть тихо.
Кабан показал на Вышибу, который, снова присев на корточки, крутил головой, переводя взгляд с него на Макоту и обратно.
– Мы фьйефем на Мофт фаф офыфный кафафан. А фифафи фуфть офрану пофефут. Уфьют фо-фифому.
Несколько мгновений Макота пристально глядел на Кабана, потом выхватил трубку изо рта и стукнул ею по ладони.
– Правильно! – гаркнул он, и Дерюжка, которому показалось было, что хозяин вновь разозлился и сейчас выскажет Кабану все свои мысли о нем и его бездарном предложении, поник. – Хорошо мыслишь, Кабанчик! Слышал, Вышиба?
– Да! – гаркнул тот, и по бессмысленно-радостному лицу его стало понятно, что он ничегошеньки в речи Кабана не понял.
– Значит, ночью на Мост нам надо. Охрана ворота откроет… ну как каравану обычному. А твои люди по-тихому с охраной разберутся. Для того у вас трубки духовые да колючки ядовитые и есть. И еще, стало быть, вот что… Дерюга, Кабан, займетесь щас: всех людей пересчитать. Разбить на пятерки, в каждой двое кочевых, двое наших и командир – тоже наш.
– Но их же больше, – Дерюга повел головой в сторону вождя. – Их десятка два, а наших двенадцать всего осталось.
– Ничего, разбивайте на группы, как я сказал, а оставшиеся смугложопые внизу, под горой подождут. На Мост поднимутся, только когда мы там уже со всем разберемся. Слышь, Вышиба, прикажи своим, чтоб слушались. Поначалу, у ворот, вы отдельным отрядом будете, а как мы на Мосту окажемся – так пятерки собираются вместе и будут там патрулировать. Дерюга, ты за этим следишь. А я со своей бригадой пройдусь по торговцам. В бригаду сам людей отберу. И чтоб этого… мародерства там никакого! Ну, ладно, это уже мелочи, это мы потом… А пока что готовьтесь, хлопцы. Этой ночью Мост наш будет.
Не так часто на Мост приезжали гости с востока (он все больше служил перевалочным пунктом для караванов, идущих с запада на восток, к Кораблю, а после – к горе Крым), и охранники на воротах удивились, когда посреди ночи внизу на каменистом склоне горы зажглись огни фар.
Ворота эти с виду были не такие грозные, как те, через которые на Мост можно было проехать из Пустоши. У
Стояла глубокая ночь, но на Мосту еще горели редкие огни. Самые отчаянные гуляки просаживали последние монеты в притонах, борделях и кнайпах.
Охранники, протирая глаза, выпрямились в дощатых гнездах на верхушках сбитых из бревен толстых столбов и подняли ружья. Несколько людей, дремлющие на лавках за воротами, вскочили. Из стоящей прямо на земле железной будки в основании подъемного крана выбрался толстяк в одних штанах, закатанных до колен… впрочем, только правая была закатана, а левая – обрезана, ниже вместо нормальной человеческой плоти нога состояла из железа: рычаги, толстая пружина, шестерни в том месте, где начинается стопа, то есть узкий металлический брусок с рядом круглых отверстий. Тихо лязгая и поскрипывая, киборг, обычно выполнявший обязанности главного таможенника на другом конце Моста, но этой ночью дежуривший здесь, прошел к воротам и спросил, задрав голову:
– Кто едет?
– Караван какой-то, – ответили сверху. – Сейчас они поближе поднимутся, тогда разглядим.
– А вы дрыхли, значит?
– Не дрыхли! С чего ты взял?
– С того, что раньше их должны были увидеть, когда они еще по пустыне к горе подъезжали – фары ж и тогда светили у них!
Он плюнул и залязгал обратно в кабину за рубахой, на ходу сказав одному из охранников, стоявших внизу:
– К лебедке давай, Гангрена.
Гангрена – здоровенный малый со зверской рожей и огромными оттопыренными ушами – недовольно скривился, но зашагал к большому железному колесу на боку кабины, покачивая дубинкой.
Киборг, которого на Мосту все знали под прозвищем Пружина, зашел в кабину, не обращая внимания на маячившего за квадратным окошком Гангрену, натянул рубаху, нацепил ремень с кобурой, хлебнул из бутылки, стоящей на полу возле колченогой койки, и вышел обратно, под свет фар, полившийся из-из решетки.
Растолкав охранников, он подошел к ней и выглянул между прутьями.
И узнал «Панч» – головную машину каравана, который впустил на Мост через другие ворота много-много дней назад.
– А-а… – протянул Пружина, осклабившись. – Знакомые парни.
За «Панчем» стояли два мотофургона и мотоциклетка – назад к Мосту вернулось куда меньше машин, чем когда-то покинуло его. Дверца самохода открылась, на подножку выбрался коренастый круглолицый человек с нераскуренной трубкой в зубах.
– Атаман Макота! – позвал киборг.
– А ты кого ждал? – проворчал тот. – Открывай, запарились мы уже по этой пустыне ползать.
Из мотофургонов стали выбираться люди, они приседали и крутили руками, разминая суставы.
Сидящий в коляске мотоциклетки парень вскочил и крикнул: