Хроники Пустоши (сборник)
Шрифт:
Вскоре им пришлось остановиться, пока по поперечному коридору катили тачки – четверо таких же коренастых, наряженных в капюшоны мутантов, у каждого свечка на голове. Грубо сработанные тачки скрипели, груз в них дребезжал – везли что-то тяжелое и металлическое.
– Трудятся братья, трудятся неустанно, – тихо промолвил крабодианин, который шел за Тураном. – Здесь, в мире под землей, истинное пристанище доброго труда и благости.
– Угу, а ежели кто Назарию наверху мешает, так того в пристанище завсегда уволочь можно, и никто не прознает, – тихо поддакнул Белорус.
Туран не стал ничего отвечать, но мысленно согласился: верно,
Галерея привела в другой зал, поменьше первого и хуже освещенный. Здесь провожатые остановились. Туран оглядел стены, сложенные из тесаного камня, обитые железными листами двери. На дверях были здоровенные замки, зал охраняли двое пожилых мужчин, вооруженные старыми пороховыми самострелами. Татуировок на лбах у стражников Туран не заметил – эти не принадлежали к общине.
– Одно из моих владений, – пояснил Назарий, – здесь можете выбрать, что кому по душе. Мирской, так сказать, инструмент. Здешней братии он противен, но мне разрешают хранить его в покое, не пуская в ход.
Ковшня отпер дверь, за ней оказались полки с оружием. Одних только пистолетов было с полсотни, а еще – карабины, ружья, самострелы, фитильные гранаты, взрывчатка…
Туран выбрал винчестер наподобие того, каким его вооружил на «Крафте» Ставридес, больше ничего брать не стал. Рисунок предстоящего боя уже начал складываться в голове, и основная роль в планах Турана отводилась гравипушке. Он будто видел заранее, как станет громить инкерманский лагерь, как если бы кто-то нашептывал в ухо, описывал все в деталях да подробностях. Странное это было чувство, непривычное.
Меха-корповцы взяли по карабину, повесили к поясам широкие тесаки в кожаных ножнах, набили карманы гранатами. Север, громыхнув металлом, вытянул из-под груды стволов широкий пояс с ячейками, набил их патронами.
Белорус выбрал шестизарядный револьвер, очень старый на вид. Пояснил:
– Надежная система.
– Больше ничего не возьмешь? – удивился Назарий.
– Это ты, дедуля, не знаешь, какой у меня удар с правой, а то бы удивился, что я револьвер-то беру! – Но все же, подумав немного, Тим прихватил еще несколько гранат. – Скажи лучше, почему у тебя при таком богатом выборе охрана ерундовыми самострелами вооружена?
– Они к таким привыкли, – равнодушно ответил Назарий. – Да и к чему больше? Сюда разве кто влезет чужой? У них и самострелы-то скорее для порядка… Здесь, под Херсон-Градом, жизнь мирная, тихая, безопасная, это наверху войны да казни, здесь же – мир и моленье в потаенном покое!
– Однако мы болеем душой за тех, кто там, наверху, страдает, – добавил татуированный мутант. – Вот и вам помощь оказываем. Ступайте за мной, братья, коли здесь вас боле ничто не держит.
Вскоре коридоры сделались иными – ниже, грязней, часто под ногами чавкала грязь. Здесь стены укрепляли деревянными стояками с поперечинами. Дерево было черным, подгнившим – видимо, материалы брали в старых подвалах, где чего удалось отыскать.
– Почему здесь влаги больше? – спросил Туран у крабодианина, замыкающего шествие.
– Внизу воды текут, к ним приближаемся, – пояснил тот. – Ничего, скоро снова подъем начнется. Вот только в старый зал заглянем.
Эта
Стало суше, коридор пошел вверх и наконец привел в довольно большой зал, где горели свечи. Пахло чем-то незнакомым, запах был слегка пряный, и спутник Севера чихнул. Идущий последним Туран не сразу разглядел, что происходит в зале – заслоняли спины идущих впереди. Здесь провожатые снова остановились, и путники разошлись вдоль стен.
Зал оказался круглый, на стенах фрески. Выглядели они куда старше, чем те, в первом зале, с распятым мутантом. Не сразу удалось разобрать, что написано на стене – краска осыпалась, потускнела, понизу шли разводы плесени.
Несколько десятков свечей горели в зале, их свет колебался, тени метались по стенам, сплетались в причудливый узор, дым тонкими струйками поднимался к сводам, тонувшим в темноте. Судя по тому, что дым нашел выход, в своде имелись отверстия.
– Смотрите, – торжественно объявил старший крабодианин, – это очень старое место. Оно было старым и во время Погибели! Смотрите и слушайте. Узрите Создателя!
Туран присмотрелся внимательней и тут только понял, что имел в виду сектант. На стене было изображено распятие – совсем не такое, как у Ордена Чистоты. Здесь нарисовали человека, а не мутанта, и крест был другой, не похожий на «Х», скорей уж на «Т». Но главное – человек. Худой и не страшный, как мутант на гербе московских монахов. Он явно страдал, взгляд его, устремленный вверх, выражал боль и надежду – такие же глаза были у нарисованного мутанта в первом зале. Сила распятого была в этих глазах, а вовсе не в широких плечах и огромных мышцах. На символах Ордена мутант опустил голову, и глаз не было видно, а здесь – все по-другому. Должно быть, поднятое лицо и выразительный взгляд, вот самое важное отличие от московского храмового символа. Может, потому и вытатуирован глаз на лбах крабодиан?
– Вот Господь, создатель нашего мира, – торжественно объявил сектант. – В этих древних подземельях открывается правда о нашей истории. О том, что было, и о том, что будет!
– У монахов Ордена Чистоты своя правда, а у вас, значит, своя, – заметил Север.
– Орден насаждает веру огнем и сталью, мы же просим только об одном: послушайте. Вы узнаете истину, и дальше поступайте по собственному разумению. Мы – не Орден, мы – другие, живем по уму и по совести. Сделайте благо себе, узнайте правду и живите с этим знанием, живите, как велят вам совесть и разум. Мы веруем в совесть и разум. Без истинного знания нет совести, без совести разум бесполезен.
– Это правда? – Туран обернулся в младшему из провожатых, тому, что следовал позади в переходах. – Вам нужно только, чтобы вас выслушали? И ради этого вы помогаете Назарию? Чтобы четверо людей с поверхности услышали вашу историю?
– Это главное, – кивнул татуированный. – Назарий рассказал, что вы идете на подвиг, идете на смертный бой, идете спасти Херсон-Град. И что в спасенном городе нам будет дано право проповедовать открыто, не боясь монахов. Этот город будет светел, прекрасен и справедливо устроен. Там будет место и разуму, и совести… но важней всего…