Хроники Сергея Краевского
Шрифт:
В глубине души Серж знал, что выбор сделан в тот день, когда волшебный кинжал перекочевал с пояса на стену кабинета. Теперь в мгновенье внезапной слабости духа он не окажется под рукой. Своих секретов он не раскрыл никому, даже Райзе. Незачем губить страхом оставшиеся дни. Это его борьба, его личные счеты с Горуном и начертанной им судьбой.
Сегодня оборотень исчез из клетки. Начат последний отсчет. Скоро наступит решающее мгновение. Но страха в сердце нет! Наоборот, на душе светлее... Кошмар предчувствия смерти позади.
"Я не боюсь умереть!
* * *
– Вода! Чистая и прозрачная!
Огромный золотистый волк жадно пил, не обращая внимания на ноющие от холода зубы, пофыркивая при этом, словно неразумный щенок. Не просто утолял изводившую последние дни жажду, а наслаждался, пожалуй, не меньше, чем в тот миг, когда задрал ослана. Когда огромные клыки рвали шею хрипящего длинноухого, а в рот брызнула струя солоновато-сладкой крови, когда терзал жилистое, пахнувшее травой мясо.
Человеческий детеныш, которого он почему-то пощадил, не поднял для смертельного удара когтистую лапу, визжа от ужаса, бросился к виднеющемуся вдали селению.
– Оборотень, оборотень!
– захлебываясь от плача, кричал он.
Травля собаками... Охотники с длинными копьями и стреляющими железными стрелами маленькими луками. Глупцы! Он мог прикончить их всех. Всех до единого! Но ограничился лишь двумя самыми шустрыми борзыми.
Ни людей, ни зверей он не боялся. Лишь того, другого, который жил в его теле и с каждым днем набирал силу.
Вот и сейчас голова пошла кругом, а лапы бессильно подкосились...
Наконец-то в мозгах чуть прояснилось. Если прошлый раз он сидел в клетке, то теперь стоял по брюхо в воде.
Оглянулся вокруг и обо всем забыл.
Небольшое лесное озеро поразило своей красотой. Голубая до синевы гладь зеленеет пятнами широких листьев гигантских кувшинок. Вокруг белоснежных и розоватых лилий зависли в воздухе разноцветные стрекозы. Время от времени они бросаются из стороны в сторону, охотясь за невидимой глазу мошкой. Усевшись на листе, как на троне, серая в бурых пятнах пучеглазая лягушка сонно поглядывает вокруг. По водному зеркалу, словно по катку, бегут быстроногие, легкие водомеры. Тяжело, как бы нехотя перебирая мохнатыми лапками, неторопливо шествует великан жук-плавунец. Желтогрудая пичуга камнем упала с нависшей над водой ветки, всплеском нарушила звенящую тишину. Появившись спустя пару секунд на поверхности с маленькой серебристой рыбкой в клюве, она победоносно уселась на прежнее место.
Увидев свое отражение в воде, тот, другой, живший в зверином теле, отшатнулся.
"Так вот кто я теперь!
– тоскливо заныло в груди.
– Не случайно меня держали в клетке. Волк - не волк, медведь - не медведь. И не верь после этого в реинкарнацию. Мало того, что памяти лишили, так еще и поселили в тело чудовища. Угодил прямо в сказку "Иван Царевич и серый волк". Вот только не серый, а золотистый, и не совсем волк.
Но что мне уготовано в этой сказке?
Вот на берегу озера избушка, похоже на куриных ножках. Стоит ко мне передом, не задом - это хорошо. И Баба Яга тут как тут, ковыляет по бережку. Пока все сходится. А как там дальше? По-моему, Яга к волку относилась благосклонно. Это весьма кстати, по-скольку жутко болит левая рука. Тьфу ты, черт... передняя лапа".
Волк поднял ее и тоскливо посмотрел на распухшие подушечки.
"Похоже, абсцесс, - услужливо подкинула насмешница память знакомо-незнакомое словечко.
– Пойдем, поклонимся в ножки Яге, авось не прогонит".
Увидев волка, старуха замерла на месте. Немного распрямившись, словно рапирой пронзила быстрым, острым взглядом. Утолив нежданно вспыхнувшую искру любопытства, собралась идти дальше. Но волк уйти не дал. Просяще заглянул в глаза и протянул больную лапу.
"Ну, Бабуся Ягуся, полечи-ка доброго молодца", - как можно громче подумал он.
И был услышан. Ведьма, нахмурившись, попыталась отвести глаза, но не смогла. Раздраженно хмыкнув, взяла в свои сухие, похожие на мощи руки распухшую лапу, неодобрительно покачала головой.
– Ступай за мной, оборотень.
Старуха пошла к избе. Куриных ножек, как ни странно, у той не оказалось. Поросшие сине-зеленым мхом древние бревна со щелями в добрый палец да прохудившаяся крыша из камыша - вот и все сказочные атрибуты.
Увидев в ее руках нож, "добрый молодец" невольно отшатнулся и по-собачьи взвизгнул. Волчья шкура не позволила Яге увидеть, как он залился краской стыда. Решительно протянул лапу.
"А наркоз?" - продолжала издеваться урезанная память, как бы мстя за свое несовершенство.
Старуха, внимательно взглянув на него, вернулась в хижину. Вынесла оттуда пузырек с темной, пахнущей маком жидкостью, вылила ее в глиняную миску и поставила перед волчьим носом.
Проснулся он уже на камышовой подстилке. Сквозь тряпицу, обмотанную вокруг больной лапы, проступала кровь. Боли не было. Зато в голове звенели церковные колокола, а во рту сухой язык прилип к верхнему небу. Волк чуть приподнялся и увидел все ту же глиняную миску, но на сей раз, доверху наполненную желтым молоком.
Утолив жажду, улегся на прежнее место. Положил морду на здоровую лапу и, словно верный пес за хозяйкой, стал наблюдать за старухой. Та, сидя на грубо сколоченном табурете возле пня, служившего столом, закрыв глаза, мерно покачивалась и что-то шептала. Острое ощущение того, что некогда все это с ним уже происходило, нахлынуло на того, кто жил сейчас в волчьей шкуре.
"Варага, Варага, - вновь выдала обрывок воспоминаний память.
– Избушка, болезнь и еще кто-то. Но кто же? Кто? Если он это вспомнит, то вернется и все остальное".