Хроники старого мага. Книга 3
Шрифт:
– У меня есть навык работы по кости, этому меня научил отец. Осталось только разгадать секрет древних мастеров. Мне нечем тебе заплатить за эту работу, но ты сам можешь себе заплатить. Жала у нас два, значит и жезла можно создать два. Один ты получишь в качестве награды за работу. Вот только ошибиться мы не можем. Замены нет.
Он огляделся вокруг. На землю падала тьма. Теперь темнело рано. Меня стало распирать любопытство.
– А как он… – начал я, но Голендил меня перебил.
– Всё после. А теперь пора тебе ложиться спать. Ночью я тебя разбужу. Завтра я предвижу, будет тяжёлый день.
– А почему мы не можем обсудить всё сейчас?
– Одно жало находится у тебя в сумке. Я боюсь, что, получив знания о жезле парализации, ты просто сбежишь. – Он внимательно посмотрел на меня некоторое время, после чего отвёл глаза. – Мы в бедственном положении. Нашему народу нужен такой жезл, для выживания и победы в войне с нежитью.
Он замолчал. Его лицо было мрачным. Я понимал его очень хорошо. Успел узнать за время путешествия. Для этого могучего и гордого эльфа признаться в своём бессилии было ужасно тяжело. Я опять кивнул головой, соглашаясь. Он действительно в данной ситуации находился в менее выгодном положении. Внезапно я подумал, что со временем я бы смог и сам разгадать секрет такого артефакта, даже на основе уже имеющихся знаний. А вот для него это была непосильная задача. Но, с другой стороны, я тоже сильно нуждался в нём. Без него мне будет намного труднее добраться до места назначения. Для нашей взаимной выгоды будет лучше оставить всё как есть.
– Хорошо, пусть так и будет.
Пора было ложиться. Я влез в повозку и накрылся покрывалом, сшитым из волчьих шкур. Внутренне я улыбнулся, вспомнив, как нам достались эти шкуры. Но сон не шёл. Мозг уже начал решать эту сложную, но такую интересную задачу. Пришлось прибегнуть к релаксации.
Ночью пришлось спать в пол уха. Я прекрасно слышал пони, который был нашим часовым. Волки осторожно приближались к нашему лагерю. Их привлёк запах нашего тяглого животного. Почувствовав беспокойство пони, я просыпался и окидывал окрестности вторым видением. Каждый раз я подкидывал веток в костёр, и хищники отступали. Под утро мне это надоело. При очередном приближении волков, я поднялся и произвёл выстрел заряда из посоха. Раздался истошный визг раненой твари. Ветер принёс запах палёной шерсти. Сразу после этого стая снялась и ушла искать более лёгкую добычу. Остаток ночи прошёл спокойно. Нам даже удалось выспаться.
Природа оживала. И чем дальше мы уходили от мест, разорённых пауками, тем больше становилось живности. В том числе и хищной. В чём мы и убеждались с каждым днём всё больше.
Наступило утро. За ночь достаточно похолодало, что даже одеяла, покрытые шкурами, уже не сохраняли тепло. Потому, жаждая побыстрее согреться, мы выбирались из-под них едва прорезались первые проблески зари, освещавшие вершины деревьев. В самом лесу, у поверхности земли, отражённый свет лишь чуть-чуть разгонял ночную тьму, позволяя видеть силуэты предметов и животных. Именно в этот миг мы подтягивались к прогоревшим углям костра. Ёжась от холода, один из нас трясущимися пальцами пытался выбить искры из огнива для розжига костра, а второй пытался наощупь определить веточки и пучки травы по суше. И мириться с этим можно было только на время розжига костра. Ибо примиряла с холодом только надежда на согревание от пляшущих языков пламени и чаши горячего напитка. И в тот миг, когда разгорелся огонь, его пламенный свет отодвинул порог тьмы, раздвинув границы световой видимости. Он осветил не только площадку нашего лагеря среди деревьев с разбросанными вещами, повозкой и пони, меланхолично пережёвывающего ещё не опавшие листья. Но и наши восторженные лица. Наверное, наши далёкие предки также радовались когда-то добытому огню. Понять наш восторг и радость способен лишь тот, кто сам был в нашей ситуации. Некоторое время мы боролись за сохранение костра, выкладывая ветки и прутья в строго определённой последовательности и время. Но боролись не зря, ибо на крюке уже висел котелок с водой. А сознание рисовало горячий ягодный напиток. И нам это удалось.
Скоро мы уже наслаждались горячим питьём. Солнце поднималось всё выше, отгоняя ночную тьму и прохладу. Становилось светлее. Мы согревались. Некоторое время мы наслаждались горячим напитком со вкусом ягод, треском огня и тишиной леса. Остатки ягодного напитка уже были разлиты по флягам, а над костром закипал котелок с новой порцией воды. Пора было приступать к ритуалу жизни. А заодно к приготовлению пищи. И вот кружки были отставлены, в кипящую воду в котле были отправлены кусочки вяленой строганины, приправа и кусочки овощей. Только после этого я смог приступить к выполнению утреннего разминочного комплекса, прерываясь только для помешивания содержимого котла.
Я закончил ритуал жизни как раз к моменту окончания приготовления пищи. Когда мы приступили к принятию пищи, полностью взошло солнце. Новый день вступил в свои права, сменив ночную тьму. За время приёма пищи мы ещё раз обсудили план наших действий. Пора было жить.
Собрав повозку и распределив вещи на те, что надо отвезти в город для продажи, и те, что останутся в лагере вместе со мной, мы выкатили повозку из леса на дорогу. Так началось моё ожидание. Некоторое время я смотрел вслед уезжающей по дороге повозке с Голендилом. Как только она скрылась
Удивительная вещь – твоя память. У меня выдалось время, не насыщенное событиями и людьми. Я вынужден был ждать. И первое, что я познал была скука. В те дни, когда мне приходилось много напрягаться, чтобы преодолевать угрозы или готовиться к этим преодолениям, мне безумно хотелось тишины и покоя, возможности предаться безделию. И вот вокруг меня тишина и покой, а я стал скучать по насыщенной жизни и приключениям. Вместе со скукой нахлынула и ностальгия, принесшая с собой и память о былых «подвигах» и приключениях. Перед моими глазами стали мелькать сцены событий, лица моих спутников, пейзажи природы и дорог, по которым мне пришлось пройти, зверей, которых мне довелось увидеть, людей и эльфов, оставшихся в моём прошлом. И чем дольше я сидел на том дереве, тем глубже погружалсяв свою память, тем более давними выходили мои воспоминания. Воспоминания. Память. Когда-то меня учили работать с ней. Ведь умение работать с памятью, как и окклюменция, как и логика, являются частью менталистики, преподаваемой нам в Академии моим наставником. Это был тот предмет, который вёл он лично. Воспоминание о наставнике принесли одновременно и боль, и благодарность. Я продолжал находиться в полудрёме, наблюдая за окрестностями, но моя память стала насыщаться картинками воспоминаний о том периоде моей жизни. Пришло чувство, будто я снова нахожусь в Академии на уроках моего наставника.
***
В этот день был официально объявлен новый учебный год. Второй год моего обучения в Академии волшебства. Для нас же практически ничего не изменилось. Мы продолжали ходить на занятия. Хотя перечень предметов значительно вырос. Самым печальным стало то, что наш наставник также стал преподавать нам свой предмет. Отказаться мы не могли. Этот предмет шёл в перечне обязательных дисциплин. Мы были молоды и не понимали, зачем учить его, если по этой дисциплине даже оценок не ставили. Не было ни экзамена, ни элементарных контрольных зачётов. Но возражать не стали. Мы воспринимали этот предмет как лишнюю повинность, а потому шли в аудиторию с несчастными лицами, как на наказание.
Наставник вошёл в аудиторию сразу за нами и закрыл дверь. На этот звук все обернулись. На миг мне показалось, что за этой дверью была отгорожена наша свобода. Судя по расстроенным лицам других учеников, они думали так же. Установилось секундная немая сцена, окончившаяся резким криком наставника, призывающего занять свои места. Этот крик вывел нас из ступора, и мы стали рассаживаться за парты по аудитории. Наставник прошёл к кафедре, не дожидаясь пока мы устроимся на свои места и приготовимся.
– И так – громко проговорил наставник, привлекая к себе внимание. В аудитории сразу же наступила тишина. – Достаньте выданные вам тетради. Занятия по новой дисциплине мы начнём с лекции, которую вы станете записывать в них.
Раздались разочарованные голоса и шум. Из сумок извлекались толстые тетради, больше похожие на заготовки для книг, и письменные принадлежности. Нам предстояла самая нелюбимая часть нашего обучения – письменная работа. Взяв в руки большой фолиант с чистыми листами пергамента, я испытал сильнейшее отчаяние. И судя по стонам моих сокурсников, они испытывали аналогичные чувства. Над аудиторией снова раздался голос наставника.