Хроники сыска (сборник)
Шрифт:
– Сын мельком успел увидать, около одиннадцати часов, когда заходил к отцу в первый раз. И знаешь – судя по всему, это тот самый!
– Какой «тот самый»? Тот, что Мустафу порезал?
– Да.
– Ну, тогда я рад, что сюда приехал! Будет волку на холку. Совсем, видать, духовой [99] , за один день двоих завалил. Пора его прекратить!
– Смотри, что я нашел, – Титус протянул начальнику вчетверо сложенный лист бумаги. – Этот кретин переоделся в шинель лесничего, а свой старый кафтан бросил здесь. Вместе с паспортом!
99
Сегодняшний
– Да… В голове у него не густо засеяно. Как зовут эту сволочь?
– Иван Кокушкин. Паспорт выдан Семинским волостным правлением, имеется полицейская явка города Арзамаса. Главное, приметы подробно указаны, теперь не уйдет.
– Искать начинаем прямо сейчас, пока он еще кого-нибудь не убил. Начнем с Бурнаковки, затем перейдем в Гордеевку, Кунавино и Сормово. Придется организовать несколько групп. Вызывай сюда весь наличный состав.
Так Лыков совершил ошибку. Хотя, возможно, это не было ошибкой: пьяный, без царя в голове, Кокушкин в любой момент мог пролить новую кровь. Восемнадцать человек списочного состава сыскного отделения не все могли участвовать в его поимке. У отделения есть обязательные ежедневные наряды в местах скопления людей. Вечерняя служба в кафедральном соборе, представление в театре и дежурство на вокзале отнимали шестерых. И Алексей распорядился снять наблюдение с домов троих аристократов и бросить освободившихся агентов на поиски убийцы.
Кокушкина нашли уже под утро, в Варях. Держатель питейного дома опознал по приметам парня, купившего у него недавно косушку водки. Вместе с парнем был местный житель, известный в деревне буян, служивший наливщиком в заводе Тер-Акопова. Трое агентов ворвались в его дом и обнаружили там перепуганную жену наливщика; сам хозяин, мертвецки пьяный, спал на кухне на полу.
– А где гость? – спросил Степан Девяткин, обводя углы стволом револьвера.
– В бане, – ответила женщина. – Еле сплавила; ен с ножиком!
Агенты бесшумно окружили баню на задах и принялись тихо совещаться. В маленькую низкую дверь можно было сунуться только одному человеку, да и то согнувшись в три погибели. Степан молча перекрестился и шагнул внутрь. И тут же вышел наружу, держась за левый бок, а между пальцами его вытекала кровь. Из бани донесся хриплый пьяный голос:
– Заходи следующий! Всем юшку пущу, сволочь!
Девяткина быстро перевязали и отправили в Ярмарочную больницу. Он был бледен, но держался; лезвие ножа прошло в полувершке от сердца и пробило легкое. Подтянулась вторая группа; сыщики окружили строение плотным кольцом, но внутрь соваться уже не решались. Кокушкин матерился и обещал всем смелым кровавую парилку. Как его оттуда выкуривать, было непонятно.
Подъехал Лыков, злой как черт. Кулаки сжаты, по лицу гуляют желваки. Хмуро выслушал доклад Фороскова, осмотрел баню, подошел к одному из углов. Третий снизу венец был длиннее остальных и немного выступал из сруба. Титулярный советник взялся за него обеими руками, уперся и потянул вверх. Стены зашаталась, раздался треск.
– Эй, вы че там? – послышался изнутри озадаченный голос убийцы.
Лыков продолжал налегать. Через несколько секунд он вырвал
– Сдаюсь, сдаюсь! Я выхожу! – кричал Кокушкин, но Алексей не обращал на это никакого внимания. Отступив на шаг, он взялся за выдранное бревно и толкнул его от себя. Сруб рассыпался окончательно, сложенные «в лапу» бревна вылетели из пазов и обрушились внутрь. Раздался жуткий треск, а потом сразу наступила тишина…
Постояв несколько секунд и убедившись, что дело сделано, Лыков развернулся, так же молча сел в пролетку и уехал. К обломкам подошел Титус, прислушался. Из-под бревен послышался стон. Яан сплюнул на развалины:
– Знай сметку – умирай скорчась!
Потом развернулся к агентам:
– Закуривай, ребята. Спешить некуда.
Сыщики сошлись, вынули папиросники; кто-то пошутил, остальные дружно рассмеялись. Только младший агент Щапов (первый год в службе) отдалился в сторону и принялся вполголоса молиться. Докурив, Титус отбросил сигаретку и неохотно взялся за бревно.
– Ну, ребята, начнем, благословясь.
Алексей вернулся в управление в половине шестого утра. В девять доклад Каргеру; он надеялся поспать перед этим пару часов. Однако в приемной Алексея ожидал незнакомый посетитель: высокий старик, седой как лунь и с печальными выцветшими глазами.
– Слушаю вас, – сказал Лыков, заводя его в кабинет и снимая на ходу шинель.
– Я убил человека, – деревянным от волнения голосом произнес тот.
Алексей вздохнул, сел за стол, взял перо и тетрадь.
– Где, когда и при каких обстоятельствах?
– 17 мая 1841 года, в заштатном городе Починки. Не поделили деньги. Были пьяные, случилась драка…
Алексей снова вздохнул и отложил перо.
– Сколько вам лет?
– Семьдесят третий пошел.
– По закону лица старше семидесяти лет освобождаются от уголовного преследования. Можете идти домой.
– Как это домой? – испугался старик. – Я человека убил! Вы что, не поняли? Арестуйте меня и посадите в острог, я дам полное признание.
– Повторяю, дедушка, – как можно мягче сказал Алексей, – я не могу тебя арестовать. И никто другой не может. По закону не положено. Ты слишком долго молчал, теперь уже поздно.
– Я боялся. Сорок лет боялся – тюрьмы, каторги… Пить бросил, милостыню стал подавать, выстроил две церквы. А он все стоит у меня перед глазами, Петька-то… Приятели были… Старый я. Скоро Богу ответ давать, а я за убийство христианской души наказание не понес. Накажи меня, мил человек! Очень тебя прошу!
– Пиши, дедушка, бумагу. Расскажи в ней, как все было, и в конце проси для себя наказания. Я передам бумагу губернатору.
– А каторгу мне приговорят? – с надеждой спросил старик. – В рудники бы меня, в подземельные работы.
– Губернатор, полагаю, передаст твое заявление владыке, а тот вынесет церковное покаяние.
– А рудники?
– Не знаю, как начальство решит, – соврал Лыков и сплавил несчастного убийцу к секретарю. Затем бросился на диван и мгновенно заснул.
Разбудил его Титус энергическим потряхиванием за плечо.