Хроники тонущей Бригантины. Остров
Шрифт:
— Тебе лучше отдохнуть, Франс, — между тем распорядился доктор. — Я уже в порядке.
Джейн не поверила, но из них двоих, безусловно, Кари был немного более в порядке. Хотя за ним тоже следовало присмотреть.
43
Ян собирался уехать с острова на первом же корабле, потому что уже все знали — занятий больше не будет. Когда-нибудь, после войны… Пока же следовало вернуться к семьям, а тем, у кого вдруг семей больше не было,
А Ян бродил по берегу с собранным чемоданом, наблюдая, как бриг "Гордость Севера" ставал на якорь в бухте, готовый принять на борт моряков с тонущей Бригантины. Стали спускать шлюпки, а затем в них — людей. Ян смотрел очень внимательно, удивляясь, сколько желающих было посетить зачумленный остров. В плотных дорожных плащах с капюшонами, гости походили на монахов. Или монашенок.
Неужто теперь тут будет богадельня?
Когда шлюпки подошли к берегу, Ян рассмотрел и эмблемы Красного Креста. Двадцать сестер милосердия высаживались на остров. Им услужливо помогали матросы. Забавно это выглядело, когда огромные, все как один с рыжими бородами, мореходы галантно кланялись, затем хватали фигурку в плаще за талию и лихо переставляли из шлюпки сразу на мелкую гальку берега.
— Просим на посадку, господа, — объявил офицер, его легко было узнать по красивой форме.
Ян смотрел на этого человека, стоявшего на носу одной из шлюпок, как солнце играло на золотых пуговицах кителя, и представлял на месте моряка себя. Картинка понравилась, даже закралась шальная мысль наняться на бриг матросом. Только бы не в Прагу, а палубу драить он быстро научится.
А еще на берегу, прямой, как доска, широко расправив плечи, стоял де ля Роса. Физрук разрядился, как на парад, и смотрел на судно с едва ли не большей надеждой, чем многие из присутствующих.
Вот это зрелище Яна и доконало. Его корабль, оказывается, совсем не радовал.
Он быстро ушел, чтобы даже не быть замеченным. Тем более, что в толпе наблюдались и все его бывшие прихлебатели, которых он постепенно от себя отстранил, когда началось это с Мартином.
Если он уедет сейчас — это будет всего лишь позорный побег, нечем гордиться, и стыдно потом будет всю жизнь, наверное. Так нельзя. Ян забросил чемодан под кровать в своей комнате, завалился на покрывало и, так толком ничего и не надумав, заснул. Когда проснулся с тяжелой от дневного сна головой, за окном уже стемнело, и конечно, бриг давно вернулся в бухту. Наверняка, фрахт стоил дорого.
Встал, прошелся, стряхивая остатки сна. Вопросы никуда не девались, зачем он остался, куда он пойдет, что он будет делать теперь, когда уклад жизни уже рухнул, а от нового, в единственном возможном его проявлении, воротит, как от тухлятины.
— Черта с два, — сказал Ян своему отражению в надтреснутом зеркале у входа.
Дурная примета, наверное. Отражение было слегка искажено, казалось, он все время то ли ухмыляется только правой стороной рта, то ли щурится только правым глазом.
В зеркале отражался бледноватый, как и все на этом острове, осунувшийся тип с глазами, какие обычно рисуют у преступников. Глаза
Он сообразил, что таращится в зеркало на себя уже добрых минут пять, и все это время вроде бы и видит, и в то же время — не видит совершенно. Пятно грязи на щеке, которое могло получиться, если головой упираться в облезлую стену, оказалось открытием. Ян стер его рукавом, пригляделся затем, нет ли у него еще отметин на лице, убедился- нет.
Вот только куда он собрался?
Ян решил, что глаза врут. Он не замышлял недоброго, все недоброе издохло и выветрилось вместе с тем, что было доброго. Оно ведь было, он знал. Когда подлая тварь совсем умирала, а Ян спасал, это было непередаваемое чувство. Вот тогда можно было поверить — Мартини действительно его, весь, зависел, пусть даже потому, что не имел иного выбора.
Но что поделаешь, если тому нравилось зависеть не от него. Больному нужен врач, что ж, удобно устроился, как обычно. Только ничем он не поможет. Выходит, в чем-то доктор оказался лучше. Или может быть, всегда так и было, да он, слепой и бестолковый по первости, не замечал. А ведь Яска говорил. Только где теперь Яска, а где он.
Яска — тоже на острове, похоронен в скромной персональной могилке, рядом с остальными жертвами эпидемии. Говорили, что с суши потом пришлют священника, чтобы совершить правильный обряд похорон.
А Ян — на пороге, висит, упираясь руками в косяк, изучает взглядом пустой коридор с раскрытыми дверями. На всем этаже никого не осталось. Он один стоял посреди покинутого, как тонущий корабль, общежития.
Вдруг вспомнился тот разговор с Мартином, про моряков и крыс. Крысы убежали давно, пришла очередь моряков. Он, стало быть, тот самый капитан, который уходит последним…
Когда они об этом говорили, еще было наводнение, а эпидемия казалась лишь иллюзорной угрозой. Яну было плевать и на то, и на другое. Ему было хорошо, настолько хорошо, что он и сам это чувствовал. И наивно думал, что станет еще лучше. А это, оказывается, был уже предел. Дальше — только хуже.
Мартин, наконец, признался в своих чувствах, вернее, в том, что у него их нет, не было, и вообще, все это случилось не с ним.
Яска повесился.
Академию, по сути, закрыли.
Даже чертов де ля Роса, и тот удрал в армию.
Ян разве что за голову не схватился. И схватился бы, да руки все еще впивались в косяк. Тело прогибалось, туда-сюда.
Может быть, отец был прав — всегда нужно сперва думать. Ян старался, но не всегда это получалось делать своевременно. Обычно сначала реагировало тело, сильное, тренированное, надежное. Разум же оставался разбираться с последствиями действий безупречного тела.
Ян отправился в лазарет.
Если повезет — там окажется только доктор. Помнится, у них еще оставался разговор. И в этот раз победа еще не известно, за кем будет. Потому что Ян твердо решил держать себя в руках. Доктор выигрывал только потому, что дольше сохранял контроль. Понятно, если хоть немного подумать.