Хроники ветров. Книга 3. Книга Суда
Шрифт:
– Псих, да? Ну давай…
Бросок. Перехватить запястье и вывернуть, чтобы тоже захрустело, а пальцы разжались, выпуская нелепое оружие… Эльхо рычит, не сдается. Сильный.
– Отставить!
Голос-хлыст.
– Немедленно прекратить драку!
Пальцы-клещи впились в шею.
– Отпусти!
Приказ доходит медленно, Эльхо уже не рычит, а хрипит, закусив губу. Да… наверное нужно отпустить. Пальцы разжать, свело, точно судорогой.
– С-скотина… – Шрам ощупывает руку. – С-сукин сын… псих… я ж только спросил, а он сразу
– Заткнись. – приказал Ихор. – Всем разойтись, а вы двое со мной.
На полу осколки посуды, лужа сока и белая полоса соли с отпечатком рифленой подошвы. Взгляды сочувствующие. Эльхо ладонью зажимает разбитый нос и ворчит, наверное, угрожает… Плевать. По лицу течет что-то мокрое. Кровь? Когда же это задело? Снова не заметил, а это плохо. В кабинете Ихора тесно и окон нет, и стульев тоже, Вальрик оперся о стену.
– Ну? Из-за чего драка? – Почему-то Ихор смотрел на Шрама, а тот говорил, долго, сбивчиво, не совсем верно, но эмоционально. А руку придерживал, берег. Хороший захват был, еще немного и перелом.
– Свободен.
Шрам послушно ушел, и правильно, а то дышать нечем, будто в зверинце.
– Ты понимаешь, что спровоцировал драку?
– Я? Я не провоцировал.
– Ну да, ты просто ударил. Первым, заметь. На безобидное по сути предложение. Сядь.
Вальрик сел, перед глазами вспыхивали рыжие мошки, как огонь, злые, когда станет совсем много, он снова провалится в яму неконтролируемого гнева.
– Здесь принято так. Если ты не хотел меняться, нужно было просто сказать. Словами, а не кулаком.
– Джулла моя.
– Твоего здесь только шкура, все остальное принадлежит Хозяину, который хоть и старается не вмешиваться во внутренние дела казармы, но иногда… боюсь, это именно тот случай. Мне придется доложить.
– И что будет?
– Не знаю, – честно ответил Ихор. – Надеюсь, что ничего серьезного. Пока две недели в спецзоне, а там посмотрим. В следующий раз захочешь кому-то в зубы дать, сначала подумай, к чему это приведет.
Она сидела во дворе, разговаривала с Фомой. Снежинки танцевали в воздухе, белые, как ее волосы. Фома стащил куртку и набросил на плечи Коннован, она же благодарно кивнула в ответ. Хрупкий профиль на фоне сине-черного неба, губы шевелятся, но до Рубеуса не долетает ни звука. Все, что ему остается, это смотреть, точнее подсматривать, потому что стоит Коннован увидеть его, и эта живая непринужденность исчезает, уступая место давешней стене. Гладкая, ни трещинки, ни шанса на прощение. Он и не пытается.
По стеклу разбегаются седые морозные узоры. Мешают смотреть, точно намекая, что есть в этом занятие нечто непристойное, унизительное.
Коннован взмахнула рукой, отгоняя назойливые снежинки, а Фома наклонился, близко, слишком близко, волосы касаются волос, жесткие, темно-русые, украшенные ранней
– Ревнуешь, – с непонятным удовлетворением заметила Мика. Снова ей удалось поймать его за этим чертовым подсматриванием. Треклятая кошка.
– Наконец-то я вижу, как ты ревнуешь…
– И как, нравиться?
– Ага. Правда, погано, когда от тебя лично ничего не зависит? Когда хоть наизнанку вывернись, а легче не станет? – Микины руки назойливой лаской скользят по плечам. – Убьешь его?
– Нет.
– Правильно. Этого она точно не простит…либо отослать, либо терпеть. А терпеть чужое безразличие больно… – Микины губы касаются уха, Микины когти впиваются в шею, Микины слова изнывают ядом.
– Знаешь, что на твоем месте сделал бы любой другой? Просто трахнул бы. Раз, другой, третий… пока не надоест. А ты стоишь да наблюдаешь за тем, как ее собирается поиметь другой. В твоем же доме и при твоем непосредственном участии… Благородно.
Мика втянула когти и губами коснулась царапин.
– Думаешь, она тебя простит? Она тебя даже не замечает… особенно когда этот здесь. Хранитель… забавно, все остальные готовы душу продать, лишь бы угодить тебе, а она, единственная, чье мнение для тебя важно, не замечает. Она обидчивая и мнительная. Не достаточно умна, чтобы понять, как много для тебя значит, и не достаточно стервозна, чтобы этим воспользоваться.
– Чего ты хочешь?
– Помочь. Отошли мальчишку, тебе самому легче станет. Отошли…
Странные дела творились в замке, вроде бы мир и покой, но Фому не отпускало ставшее привычным в последнее время ощущение грядущей беды. Но как он ни силился, определить, откуда исходит опасность, и кому она угрожает, не мог. Быть может, мешало беспокойство за Ярви, каждый день… да что там день, каждый час Фома думал о ней. Конечно, Рубеус обещал, что с Ярви все будет в порядке, но все-таки Фома предпочел бы находиться там, внизу.
– О ней думаешь? – спросила Коннован, стряхивая с ладоней мокрые капли растаявшего снега. – Завидую.
– Кому?
– Тебе. И ей. Хочешь, я попрошу, чтобы он отвез тебя назад? Я честно не думала, что так выйдет, просто… поговорить даже не с кем. Тюрьма. И Мика еще… вежливая до дрожи в коленях, только все равно ненавидит. А я рядом с ней задыхаюсь. В глаза посмотрю и точно горло перехватывает. Дура я, Фома, просто сказочная дура… – она рассмеялась, но как-то нарочито, словно желая показать, что на самом деле все в порядке. Жалко ее, шрамы на лице чуть побледнели, да и язвы вроде бы затягиваются, но сам вид болезненный, беспомощный вызывал жалость.