Хроники ветров. Книга 3. Книга Суда

Демина Карина

Джулла плакала, смахивая слезы ладошкой, ее сумка стояла на полу, возле кровати, а толстое меховое одеяло – прощальный подарок мастера Фельче – пыльным комом валялось в углу.

– Что случилось? Тебя кто-то обидел?

Джулла отрицательно замотала головой.

– Тогда почему ты плачешь? Хочешь назад? Я могу попросить и…

– Нет, – она поспешно вытерла слезы. – Назад – нет. С тобой.

– Тогда почему плачешь?

– Здесь… здесь… не есть хорошо… зло… тяжело… – она замолчала.

– Мне здесь тоже не нравится, – Вальрик провел рукой по волосам,

мягкие… наверное, впервые за долгое время он пожалел, что не в состоянии ощущать настоящие запахи. От Джуллы пахло бы… светом. Нет, светом от нее пахнет сейчас, ярким, успокаивающим, совершенно неподходящим этой чуждо-серой обстановке.

По какому праву он забрал ее сюда? Утешительный приз, как выразился мастер Фельче? Но ведь можно и нужно было отказаться, у него нет будущего, и Джулла заслуживает лучшего.

– Наверное, тебе лучше вернуться.

А ему останутся воспоминания, много света, белые волосы, карие, в черноту глаза и редкие робкие прикосновения.

– Нет, – Джулла обнимает его и, испуганно заглядывая в глаза, шепчет. – Нет. Здесь. С тобой.

К обеду он все-таки опоздал.

Но до чего же здесь любят серый цвет, будто других красок и не существует. Или просто этот цвет наиболее соответствует главному закону империи. Не выделяться. Даже если никто не видит.

Столовая в полуподвальном помещении, крошечные окна похожи на бойницы, света проникает мало, и тот какой-то тусклый, мутноватый. Редкие солнечные пятна на потолке, бледные серо-зеленые стены, отвратительно голые, под стать полу. Длинный стол, люди… человек десять. Нет, восемь, если с Вальриком считать, то девять.

– Опаздываешь, – недовольно заметил Юрм. – Опаздывать не принято. Нарушение режима может вызвать неприятные последствия…

– В первый и последний раз, – пообещал Вальрик. – Чем тут кормят?

Кормили прилично, вот только атмосфера равнодушного отстраненного молчания напрочь отбивала аппетит. Н-да, весело здесь будет…

Коннован

Черная громадина Хельмсдорфа, казалось, вросла в саму плоть скалы, причудливо изогнутые башни почти дотягивались до звезд, тогда как тяжелая ломаная линия стены нависала над пропастью. Раньше здесь все было иначе, не лучше, просто иначе.

Изнутри сложенная из крупных камней стена выглядела неприятно скользкой, она прижимала узкую подкову двора к черному боку замка. Здесь я буду жить… странно. Рука Рубеуса ободряюще сжимает ладонь. Все будет хорошо…

Семь ступенек, черная, укрепленная железными полосами дверь, потом еще одна… три ступеньки и сумрачная пустота холла. Красиво. Потолок где-то высоко-высоко, тонкие стебли колонн утопают в темноте, редкие светильники желтыми шарами зависли между полом и потолком.

Звук шагов мелкой дробью разносится по выложенному мраморными плитами полу. Звук чужих шагов. Частый цокот каблучков… сладкий запах духов, легкое дрожание огненного шелка… черные волосы… она красивая. И я ее знаю, точно знаю, но память упорно отказывается выдавать ее имя.

– Привет, –

она смотрит не на меня, на Рубеуса, но я понимаю все и сразу. – Ты где так долго? Нет, Карл, конечно, говорил, что ты занят, но все равно с твоей стороны это крайне не вежливо.

Мика, ее зовут Мика.

Больно-то как… улыбаться, нужно улыбаться.

– Мика, это Коннован. Она будет жить здесь.

Мне стыдно за смущение в его голосе, и за то, как он смотрит на Мику, и за то, что я присутствую при этом разговоре, и за то, что я вообще существую. «Будет жить здесь»… наверное, следует читать «будет жить с нами». Чувство долга… обязанности. Теперь я хотя бы понимаю, что они означают.

– Коннован… прости, не узнала.

Все-таки она очень красивая, Мика. И сильная, а я слабая и поэтому теперь больно. Но улыбаюсь. А она злиться.

– Господи, что это? Надеюсь, не заразно? И вообще зачем ты притащил ее сюда? – Мика рассматривала меня с нескрываемым отвращением. – Или Карл приказал? Ну да, конечно… извини, сразу не подумала. Мог бы и предупредить.

Поднявшись на цыпочки, Мика поцеловала Рубеуса в щеку.

– Нет, ну ты, конечно, как хочешь, но за один стол я с ней не сяду. Извини, Коннован, надеюсь, ты не против посидеть немного взаперти, на твоем месте я бы избегала общества…

Пусть она заткнется. Пусть она вообще исчезнет! Меня мутит от ее вида, запаха и самоуверенности. А сказать ничего не могу, и уйти не могу, потому что… потому что упавшее небо меня раздавило. Вот, значит о чем пытался предупредить Карл, а я – дура.

Дура, дура, дура…

Доверчивая мечтательная дура.

– Пойдем, – Рубеус тянет за собой, я послушно иду. Коридоры, ступеньки и снова коридоры. Комнаты какие-то… зачем столько комнат? Пахнет свежим деревом и розами. Ненавижу розы, а Мика любит. Розы и еще красные платья, драгоценности и тягучие прилипчивые духи.

Хлопнувшая дверь сбивает с мыслей. О чем я думала? Не помню.

– Садись. – Рубеус толкает меня в кресло. Черная кожа и бронзовые ручки в виде когтистых львиных лап. Мягкое. Тону и не пытаюсь выплыть. Куда и зачем, все равно уже….

– Наверное, нужно было сказать…

– Наверное, – буду соглашаться, соглашаться легко.

– Я просто не подумал, что… вернее, думал, но не знал, как сказать, боялся…

– Чего?

На столе бронзовый рыцарь сошелся в смертельной схватке с бронзовым драконом. Забавно.

– Тебя не было четыре года, Коннован.

– Я знаю, – у дракона рваные крылья летучей мыши и грузное тело с кривыми лапами, вряд ли он сумеет взлететь. Да и хорошо, что не сумеет, когда летаешь, падать больно.

Четыре года – это ведь не так много.

– Никто не думал, что ты вернешься. – Рубеус трет переносицу, в этом жесте и раздражение – ему не нравиться объясняться – и нетерпение – он хочет, чтобы этот неприятный разговор поскорее закончился, и здоровая злость. А самое смешное, что злиться он на меня. Наверное, надо что-то ответить, пауза затянулась, но в голове пустота, и больно очень. Почему с каждым разом становиться все больнее и больнее?