Хронолиты
Шрифт:
К дурманящим средствам я относился спокойно и кое-что пробовал. Практически каждый психотроп хоть где-то был легализован, и почти все они были декриминализованы в либеральных западных странах, но США вообще, и Массачусетс в частности, по-прежнему жестоко наказывали за транспортировку тяжелых наркотиков. Если Хитч каким-то образом умудрился отправить себе по почте, допустим, килограмм героина – и если он, в силу извращенного чувства юмора, отдал его мне на хранение, – я мог заплатить за свой билет до дома приличным сроком. И не увиделся бы с Кейтлин без решетки между нами, по крайней мере, до
Внезапно разразился ливень. Я перебежал через дорогу к «Бандеролям и посылкам», перевел дыхание и шагнул внутрь.
Сам Изи, если это был он – высокий, покрытый затейливыми морщинами, мускулистый чернокожий мужик, которому могло быть и шестьдесят, и восемьдесят лет, – стоял за деревянным прилавком, карауля ряд алюминиевых почтовых ящиков, потускневших до темно-серого цвета. Он бросил на меня короткий взгляд:
– Вам помочь?
– Я пришел забрать пакет.
– Как и все остальные. Номер ящика?
Хитч не дал мне номер.
– Хитч Пэйли сказал, что для меня будет пакет.
Его глаза сузились, а голова, казалось, от негодования распухла на четверть дюйма.
– Хитч Пэйли?
Тон его голоса не предвещал ничего хорошего, но я кивнул.
– Чертов Хитч Пэйли! – он врезал кулаком по прилавку. – Я не знаю, кто ты, на хрен, такой, но если будешь говорить с Хитчем Пэйли, то передай этому засранцу, что мы еще сведем с ним счеты! Может засунуть себе свои чертовы пакеты!
– Так у вас ничего нет для меня?
– Есть ли у меня что-то для тебя, да? Есть ли у меня что-то для тебя? Для тебя у меня есть пинок ботинком под зад!
Мне удалось выскочить за дверь.
Так неудавшийся журналист, неудавшийся муж и неудавшийся родитель стал неудавшимся преступником.
В вагоне АмМаг удаляясь от Массачусетса, от лабиринтов городских трущоб и сумрачных ферм, я старался выбросить все эти тайны из головы.
Что угодно могло пойти не так между Хитчем Пэйли и Изи, но я твердил себе, что это не важно. Я сделал то, о чем меня просили, и испытал откровенное облегчение, не получив на сохранение полный компромата сверток в коричневой бумаге. Единственная проблема заключалась в том, что Хитч может (и очень скоро) захотеть назад свои деньги.
В дождливой темноте полночь медленно отступала в прошлое. А я полулежал в своем кресле и размышлял о будущем. К западу от Миссисипи экономика была на подъеме. Ковалентные процессорные платформы создали массу комплексов нового программного обеспечения, и я был уверен, что смогу устроиться хотя бы на испытательный срок в компанию из Кремниевого кольца, ходящую в любимчиках у НАСДАКа [5] . Воспользуюсь своим дипломом, пока тот не устарел. Со временем смогу вернуть Хитчу деньги и обнулить долг. Так преступление порождает добродетель.
5
Американская фондовая биржа.
Со временем, представлялось мне, я мог бы стать респектабельным, доказал бы Дженис, что
Но я не мог не думать о своем отце, видя его черты в собственном отражении на залитом дождем окне. Неудача – это хаос, – казалось, говорил этот призрак, – а энтропия – закон природы. Любовь становится болью. Со временем вы учитесь игнорировать ее. Достигаете нирваны безразличия. Это нелегко. Но все стоящие вещи даются непросто.
Мы с Хитчем были одними из первых свидетелей Хронолита в Чумпхоне, и в том великом слиянии времени и разума, которое последовало… Ну, да, мне приходил в голову вопрос: насколько мой собственный пессимизм (или пессимизм моего отца) повлиял на всю эту историю?
Не говоря уже о легких приступах безумия по материнской линии. Стылый воздух проникал в полуосвещенный вагон, и я вспомнил, как яростно мать ненавидела холод. Она принимала его на свой счет, особенно в последние годы. Словно личное оскорбление. Она была врагом льда и мучилась из-за снега.
Однажды она сказала мне, что снег – экскременты ангелов: он не воняет, как и все ангельское, но тем не менее это оскорбительно, поэтому в силу своей чистоты он сгорает, как огонь, и жжет так же, касаясь кожи смертных.
Пряча в карман пиджака корешок билета, я заметил серийный номер, напечатанный под логотипом АмМаг, – два ноль сорок один, те же цифры, что и на дате, выбитой на камне Куана.
На станции Миннеаполис/Сент-Пол я купил местные газеты и научно-популярный журнал со статьей о Хронолите.
Журнал опубликовал несколько фотографий с тайского сайта, многое изменилось с того дня, когда мы с Хитчем побывали там. На коричневой земле вокруг столба было расчищено огромное пространство, пестревшее палатками, навесами с оборудованием, временными лабораториями и морем выкрашенных охрой биотуалетов. Страны Тихоокеанского договора собрали здесь многонациональную компанию исследователей, в основном специалистов по свойствам материалов, которые, по общему признанию, на данный момент были сбиты с толку. Хронолит оказался невероятно инертным. Он словно вообще не реагировал на внешнюю среду, устоял, когда его травили кислотой или резали лазером; глубокое бурение не достигало его основания; температура, по крайней мере с момента ледяного взрыва во время прибытия, отличалась от окружающей не больше, чем на долю градуса. Штуковина была фантастически неприступной.
Спектральный анализ колонны оказался делом особенно неблагодарным. Хронолит пропускал и рассеивал свет в сине-зеленой части видимого спектра и, по непонятным причинам, при определенной длине и частоте волны инфракрасного и ультрафиолетового излучения. На других частотах он либо абсолютно все отражал – отражал до невозможности – либо все поглощал. Общий баланс на выходе, по подсчетам, равнялся нулю, но никто и в этом не был уверен, и даже такая гипотетическая симметрия не поддавалась простому объяснению. Потом статья предлагала еще ряд пустых рассуждений о совершенно новом состоянии вещества, что было не столько объяснением, сколько признанием невежества, сформулированным так, чтобы не нарушить бесперебойное финансирование исследований.