Хрустальная ловушка
Шрифт:
— Прекратите! — крикнул Марк.
Ну вот, теперь можно и прекратить. Она не помнит — полная калька с ситуации с Запесоцкой. Не помнит, не ведает, что творит. Бедняжка.
— А что вы помните?
— Я вернулась домой… После ссоры с отцом. Я вернулась в коттедж и легла спать. У меня болела голова. Страшно болела. Она и сейчас болит. Я не могла там быть… Я не помню, не помню…
Ольга была окружена людьми, но сейчас вокруг нее как будто бы возникло пустое безвоздушное пространство. Мертвая зона.
Звягинцев загремел ящиком стола и спустя секунду достал оттуда вещественное доказательство.
Охотничий нож Нгаи,
Орудие убийства.
Звягинцев положил окровавленный нож перед собой. Ольга смотрела на него не отрываясь.
— Вам знаком этот предмет?
— Нож?
— Да, нож.
— Да, это папин нож. Из его коллекции. Нож Нгаи. Он его очень любит. Он часто возит его с собой. Я не знаю, зачем он привез его сюда. Я не знаю…
— Этим ножом сегодня ночью был убит ваш отец.
И тогда она не выдержала. Она упала на пол и уткнулась руками в пол. Дальше произошло совсем уж непредвиденное: ее стошнило.
— Уберите его, уберите, слышите! — заорал Марк, пытаясь собой заслонить Ольгу от стола. — Убери его немедленно, сволочь!
Звягинцев и сам порядком струхнул. С ножом он, пожалуй, переборщил, но кто знал, что у девушки окажутся такие хрупкие нервы? Он сунул нож обратно в ящик стола, совершенно не зная, что будет делать дальше. Ольга по-прежнему сидела на полу, и плечи ее сотрясались от рыданий, а горло перехватил спазм.
— Ты мне за это ответишь, сволочь! — крикнул Марк. — Ты мне за это ответишь! Я тебя сгною!!! Я тебя сам порешу.
Марк кричал так сильно, что у Звягинцева заложило уши.
— Нет, — вдруг очень тихо сказала Ольга. — Нет. Не надо, Марк. Ты знаешь правду, Марк! Не надо, прошу тебя…
— Кара!
— Не надо. Все кончено, Марк. Все кончено.
Она в упор посмотрела на Звягинцева. Если бы глаза могли убивать, Пал Палыч свалился бы бездыханным. В самой глубине ее зрачков притаилась такая страшная, такая холодная пустота, что Звягинцев сам едва не потерял сознание.
— Не надо, Марк. Все кончено. Я хотела убить, и я убила.
— Что ты говоришь, кара…
— Я убила своего отца. Я не помню, как я это сделала. Я говорила ему… Тогда, в баре… Когда еще помнила все, когда еще была собой… Он готов был предать нас всех из-за нее… Я была несправедлива… Я хотела извиниться… Но бороться с этой яростью в себе — пока я могу, я борюсь… Я не помню, как я это сделала… Но я убила его.
— Кара!
— Не нужно, Марк, ты тоже знаешь правду… Ты милый. Ты хотел скрыть. Ты сказал мне утром, когда мы увидели эту кровь. Ты сказал: «У тебя было кровотечение из носа». Кровь из носа — как мило, как невинно, правда? Но это была не моя кровь. Это была кровь моего отца. Я становлюсь похожей на маму, которую всегда боялась… Но еще больше я боялась, что это случится со мной. И это случилось. Марк, ты не можешь любить меня. Ты не можешь больше оставаться со мной… Все кончено… Пока еще я кое-что помню. Я помню — и нашу Венецию тоже. Но тогда, когда ты нашел меня в снегу, когда я избила эту женщину, — я ничего не помнила… Теперь это будет всегда, Марк, милый… И эти промежутки беспамятства — они будут все длиннее. И превратятся в одну сплошную полосу. И там больше не будет меня. Там будет совсем другое существо, которое нужно будет сажать на цепь и надевать на него смирительную рубашку… Обещай, что ты никогда ко мне не придешь…
— Я не могу, кара…
— Обещай мне,
— Нет.
— Как хочешь. Мне уже будет все равно… Я убила его.
Оцепеневший Звягинцев не отрываясь смотрел ей в лицо — на его глазах оно старилось и превращалось в лицо старухи: никогда в жизни он не видел такой страшной метаморфозы.
— Простите, Звягинцев… Вас зовут Пал Палыч?
— Да, — Звягинцев вздрогнул.
— У нас в коттедже… В моем чемодане, на самом дне… Там лежит комбинезон, в котором я была сегодня ночью. Марк спрятал его туда, чтобы потом выбросить… Или зарыть. Или сжечь. Или уничтожить. Чтобы он никогда не напоминал мне… Комбинезон тоже в крови. Это папина кровь. И на моих руках тоже была папина кровь. Она и сейчас на руках. Возьмите комбинезон. Пал Палыч… Это еще одно вещественное доказательство. Вам же нужны вещественные доказательства?
Звягинцев молчал, сердце его разрывалось от тоски.
— Марк… Я люблю тебя, Марк. Я люблю тебя. Но все кончено…
Действительно, все было кончено.
Они на некоторое время оставили Ольгу в комнате номер тринадцать. Она сама попросила оставить ее там. Признания Ольги сломали Марка. Еще вчера преуспевающий и холеный, он потерял весь свой лоск, он был раздавлен происшедшим.
Звягинцеву не хотелось добивать его.
— Я понимаю ваше состояние, Марк.
— Нет, вы не понимаете…
— Мне бы хотелось помочь — и вам, и ей.
— Поздно.
— Мне очень жаль…
Марк молчал, глядя в одну точку. Сейчас он выглядел гораздо более безумным, чем Ольга.
— Наверное, я бы поступил точно так же, если бы хотел спасти любимую женщину… Когда вы узнали о том, что произошло?
— Я не знаю… Когда увидел ее окровавленную одежду. И перепачканные руки… Тогда я подумал, что это не может закончиться хорошо. А потом пришли вы. С этой чудовищной новостью об убийстве… Но я не мог… Не мог предать ее. Вы рассказали обо всем. О том, как был убит Игорь. Я понял, что это действительно она. Господи, зачем только он приехал? Я говорил вам, я заказал билеты на самолет. Если бы Инка не разбилась, все было бы совсем по-другому. Он бы не прилетел… Господи, ведь это же я вызвал его. Своими руками подписал ей смертный приговор. Ей и себе.
— Не стоит винить себя, Марк. Вы ни в чем не виноваты. Все равно это проявилось бы — раньше или позже.
— Но не было бы убийства… Я показал бы ее лучшим врачам, я положил бы ее в самую лучшую клинику. Я заплатил бы любые деньги, только бы она была здорова. Я пошел бы и на большее…
— А вы и пошли. Зачем вы попытались свалить всю вину на Инессу? Вы ведь умный человек, Марк. Вы понимаете, что то, что группа не приехала, — это чистая случайность. Как только бы она здесь появилась, все стало бы на свои места. Ее отпечатки на ноже, кровавый след на стене в комнате… Вы бы все равно ее не спасли.
— Не знаю. Я потерял голову.
— Когда вы излагали мне версию о причастности к преступлению Инессы Шмариновой, вы вовсе не выглядели растерянным. Ваша версия была безупречной… Во всяком случае, она выглядела вполне правдоподобной. Единственно правдоподобной в сложившихся обстоятельствах.
— Я просто знал, что в ванной комнате сидит моя жена, которая никак не может смыть кровь. Я должен был защитить ее. Ведь Игорю уже ничем нельзя помочь.
— Боюсь, что и Ольге уже ничем нельзя помочь.