Хрустальная ловушка
Шрифт:
— Он что, должен был пойти в бар?
— Не знаю… Нет. Вернее, я не знаю, должен был или нет. Он мог пойти. Вчера вечером я слышала, что Марк… Марк — это муж моей подруги, дочери Игоря.
— Я в курсе, — нетерпеливо сказал Звягинцев.
— Марк сказал Игорю: «Мы будем в баре. Если хотите — можете подойти…» Но Игорь оставался со мной. А когда я проснулась, его не было. То есть он был, но я еще не знала. Я подумала, что это нечестно с его стороны — бросать больную жену. Я даже рассердилась на него. — По щекам Инессы снова потекли слезы. —
— Вы подумали, что он напился, ввалился в номер и заснул прямо на ковре?
— Нет… Я не знаю, что я подумала… Игорь очень мало пьет. Он почти не пьет, если быть совсем точной.
— Значит, вы увидели своего непьющего мужа лежащим на ковре и даже не заволновались?
— Ну… Вы понимаете… Вчера была экстремальная ситуация. Он очень меня любит…
Да уж, любит — не то слово, если приволокся из Москвы.
А судя по всему, он живет не на ренту. А все свои немалые бабки зарабатывает каторжным трудом. От Марка Пал Палыч уже знал, что Шмаринов руководит крупным нефтяным концерном. И бросить фирму вот так, за здорово живешь, — для этого нужно иметь веские причины. И в этот контрольный пакет веских причин вполне может входить эта самая любовь, Звягинцев допускал это. И вообще, после многолетних расследований коммунальных склок и таких же коммунальных страстей он мог допустить все, что угодно.
— Я подумала, он вполне мог переволноваться из-за меня. И потом, он же летел сюда на вертолете, а вчера был такой снег, такая метель… Может быть, он решил снять стресс.
— Я понимаю.
— А потом, когда начало светать, когда я увидела его полностью… Он так неестественно лежал. И это темное пятно под ним… И он не отзывался… Я поняла, что случилось что-то страшное… Что-то непоправимое…
Она снова зарыдала, вспоминая весь ужас, который постепенно входил в нее — вместе с надвигающимся рассветом.
Звягинцев ласково похлопал по ногам девушки, лежащим под одеялом. Она никак не отреагировала и даже не подняла головы. Ну, конечно, он напрочь забыл то, что говорили ему и Марк, и доктор, и она сама, — она не может двигаться и ничего не чувствует.
— Когда я поняла это… Вы понимаете, что это значит — он лежит рядом с тобой, а ты даже не можешь встать, ты даже не можешь помочь ему. Я не могла дотянуться до телефона, чтобы позвонить. Не было никакого выхода… А что, если он жив, он только ранен, и я теряю драгоценное время, когда его еще можно спасти…
— А почему вы подумали, что он ранен?
— Я хотела так думать. А вы… Если бы такое произошло с близким вам человеком? И вы бы не знали наверняка, что его… Что его нет в живых? Вы бы стали уговаривать себя, что, может быть, случилось не самое страшное и что все еще можно исправить.
— Да. Я понимаю вас.
Он понимал. Что-то похожее он испытывал, когда его единственный сын Володя лежал на асфальте в колодце двора, и Пал Палыч говорил себе: «Может быть,
— Я не могла добраться до телефона. И тогда я начала кричать… Я уже плохо это помню. Кажется, я кричала до тех пор, пока не появились эти парни.
— Да. Именно так все и было. Вы в состоянии все это написать? Как вы обнаружили… Тело. Что этому предшествовало и что было потом.
— Сейчас? — Инесса с ужасом посмотрела на Звягинцева. — Да. Это не очень хорошая идея.
— Чуть позже, — попытался реабилитироваться Звягинцев.
Инесса не успела ответить ему. Зазвонил телефон. Звягинцев увидел, как задрожали ее губы: долго же ей придется приходить в себя, бедняжке.
Подойдя к телефону, он снял трубку и кашлянул в нее.
— Алло!
— Пал Палыч? Это я, Иван.
— Ну что? Ты связался с городом?
— Телефон не работает. Обрыв по одной из линий из-за снега.
— Интересно, как же мы с тобой тогда говорим?
— Это же внутренний телефон. Пал Палыч.
— Мать твою! — выругался Звягинцев и тотчас же бросил в трубку: — Есть же рация. Есть спутниковая связь. Соображать надо, Иван.
— Уже.
— Что — «уже»?
— Сообразил. Связался.
— Молодец. Перевожу тебя из разряда дураков в разряд сочувствующих. Когда они будут?
— Не знаю.
— Как это — не знаю? Ты передал им информацию?
— Конечно. Сказал, что у нас тело. Но у них тоже неприятности. Погода. Все перевалы закрыты, метель и шквалистый ветер. Так что они не смогут добраться даже по воздуху. Сказали провести предварительное расследование, собрать показания, а они будут сразу же, как только улучшатся погодные условия.
— С кем ты разговаривал?
— Не знаю. Подождите, я записал… Какой-то майор Рахматуллин. С двумя "л".
Звягинцев повесил трубку.
Почему же все-таки он не взял отпуск?
Хотя что-то подобное можно было предположить. Уже вчера большинство перевалов было закрыто. Этот прорвавшийся сквозь буран на этажерке «Ми-2» сумасшедший-камикадзе, ныне, правда, покойный, — единственное исключение. Вертолетчики не полетят сюда ни при каких условиях.
А пяти тысяч долларов, чтобы соблазнить их на безумный коммерческий рейс, нет ни у кого в следственном управлении.
Придется самому заниматься рутинной работой — и это при его возрасте, радикулите и полном отсутствии вкуса к такой изысканной мокрухе…
Но сначала нужно решить, что делать с девушкой. Оставлять ее здесь и на ее же глазах заниматься осмотром тела любимого мужа — это просто неэтично. Варварство и вандализм…
Надо же, вандализм, прицепилось же к нему это слово, а все с подачи Запесоцкой. Да, дрянная история с этим ледяным городком. Конечно, ни в какое сравнение с сегодняшним убийством не идет, но все равно дрянная.