Хрустальная сосна

Улин Виктор Викторович

–  Вот и я!
– Ольга забросила рюкзак и уселась за руль, решительно хлопнув дверцей.
– Теперь можем ехать.

–  А откуда машина?
– спросил наконец я.
– Как они тебе ее дали?

–  Я сама взяла.

–  Угнала?!

–  Не угнала, а взяла напрокат, - ответила она, повернувшись ко мне со светлой, не виданной мною улыбкой.

–  А они…

–  Не волнуйся. Они в дупель пьяные и спят, как сурки. До вечера проспят - там четыре пустых бутылки валялись… Не успеют очухаться, как я им машину верну.

–  Ну ты даешь…

–  А на всякий случай я записку оставила. Если вдруг встанут раньше времени.

–  Губной помадой за зеркале?
– плоско и пошло усмехнулся я, мгновенно вспомнив

ее разрисованную помадой грудь и тут же отметив, что мне точно стало лучше, раз могу думать о таких вещах.

–  Нет, на бумажке, - серьезно ответила она, не поняв шутки.

–  Но почему именно ты?…

–  Ну надо же было тебя спасать, в конце концов. Я сразу поняла, что ты недалеко уйдешь, хоть и потащился, как третьеклассник…А больше некому. Мужики рыбачат еще. Да и вообще толку от них… Ольга презрительно махнула рукой.

–  Ладно, надо ехать. Только вот почему-то она заглохла у меня, - спохватилась Ольга, будто только сейчас заметив, что мотор молчит.

–  Ты когда затормозила, на нейтралку не перевела.

Левой рукой, которая, слава богу, была здоровой, я взялся за рычаг переключения скоростей. Подергал туда-сюда, нашел свободное положение.

–  Ну вот, теперь заводи, - сказал я.

–  А как?

–  Ключом, ясное дело.

–  Так тут нет никакого ключа…

–  А как ты у речки завела?

–  Не помню. Просто взяла и все кнопки подряд стала нажимать, она вдруг сама завелась. Сейчас уже и не помню, что нажимала… Ольга взглянула на меня так жалобно и беспомощно по-женски, что я забыл о своем положении, о том, что эта женщина приехала меня спасать. Я снова стал мужчиной, и знал, что должен разобраться.

–  Сейчас посмотрим и найдем, - сказал я как можно спокойней, хотя понятия не имел, как заводится этот раздолбанный "ЗИЛ", в котором не имелось даже ключа.

Прямо над баранкой был примотан изолентой здоровенный тумблер с красным шариком на конце. Я щелкнул - на приборной доске погасла единственная уцелевшая лампочка и медленно упала какая-то стрелка. Зажигание, понял я, хотя довольно смутно разбирался в подобных тонкостях. Я вернул тумблер в прежнее положение. И заметил, что под рулем, также обмотанная изолентой, болтается на двух переплетенных проводах большая черная кнопка - явно снятая с какой-то сельхозтехники. Наверняка это был стартер. Я нажал кнопку - под полом раздался длинный скрежет, мотор стрельнул дымом, потом заработал ровно и тяжело.

–  Поехали, - удовлетворенно сказал я.

–  Ну ты молодец…- пробормотала Ольга, двумя руками вцепившись в огромный, обмотанный все той же синей изолентой руль и напряженно глядя вперед.
– Так здорово машину знаешь…

–  Ничего я не знаю. Просто интуиция. А так я вообще даже водить не умею.

–  Ты - не умеешь?!
– поразилась она так, будто я признался в неумении читать или писать.

–  Ну да. У нас в семье отродясь и машины не было… У меня родители учителя, - добавил я, почему-то смутившись.
– И я к своему стыду ничего не знаю и не умею.

–  Ну, это не твоя вина, - серьезно ответила Ольга, не отрываясь от дороги.
– Как и не моя заслуга в том, что права есть.

–  Нет, ты все равно молодец, - возразил я.
– Редкая женщина справится с грузовиком.

Я похвалил ее от души, хотя ехали мы еле-еле: мотор ревел надсадно, поскольку Ольга боялась или не умела переключиться хотя бы на вторую передачу; руль жил своей жизнью, не поддаваясь ее тонким рукам, и огромный грузовик рыскал по дороге, то и дело задевая колесами траву обочины и угрожающе накреняясь. На рытвинах кабина взлетала вверх, и я бился всеми своими частями о железные углы, которых почему-то оказалось тут в избытке. И вообще казалось, что мы едем не на автомобиле, а на танке. Я надеялся, что нам не попадется встречных машин, ведь не умея водить сам, я не смог бы помочь в критической

ситуации. Но мы все-таки перемещались гораздо быстрее, чем если бы я шел пешком… Выехав из деревни, где дорога стала шире и ровнее, Ольга оторвала одну руку от руля и быстро утерла пот. Глядя на нее, я опять подумал, до чего же хороша и красива эта женщина. Она не показалась таковой в первый раз, когда я ее увидел, потому что была переменчивой и всегда разной. Одной, когда страстно танцевала с Лавровым у костра; другой - когда спала, раскидав голые груди, около потухшего костра… И третьей - сейчас. Когда разгоряченная и яростная, словно какая-нибудь мифологическая валькирия, отчаянно гнала вперед непослушный грузовик с единственной целью прийти мне на помощь. Красота ее, в отличие от тех размалеванных кукол, что смотрели отовсюду с дурацких наклеек, была живой и почти мучительной. Сейчас я понимал Сашку - и сквозь дурман своего затуманенного восприятия завидовал ему… Мне вдруг захотелось дотронуться до нее, погладить ее черные волосы или просто коснуться плеча - но мне мешал лежащий на сиденье рюкзак; к тому же я боялся отвлечь Ольгу от дороги.

–  Ох… - вздохнула она.
– Здесь вроде полегче. А то на этом грузовике скорости не так, как на "волге" переключаются. И педали тугие, и руль тяжелый и вообще машина здоровая и я ее не чувствую совсем…

–  Все нормально, - подбодрил ее я, улыбаясь сквозь снова нахлынувший жар.
– Едем ведь. Ни о чем не волнуйся, и все будет хорошо… Мы доехали до станции быстрее, чем я предполагал.

Переключившись на нейтраль, Ольга шумно затормозила у переезда. Выскочила из кабины, помогла мне вылезти, вытащила рюкзак. Ноги мои едва держали. С трудом поднявшись на невысокий настил платформы, я сел прямо на доски, уже ничего не видя перед собой. На меня снова, медленно но неотвратимо, накатывала волна дурноты.

–  Ну, я обратно поехала…

Я открыл глаза - Ольга стояла передо мной, вся овеянная горьким ароматом ромашек, ужасно высокая на своих невероятных ногах.

–  Спасибо… тебе… - пробормотал я, делая попытку подняться.

–  Сиди-сиди…- Ольга нагнулась и поцеловала меня в щеку.
– Ладно, Женя, теперь все будет хорошо. Выздоравливай.

–  Спасибо тебе…- повторил я, вслепую поймав ее руку и задержав в своей ладони, судорожно наслаждаясь прохладой, что перетекала в меня из ее здорового, не пораженного болезнью тела. Она опустилась ко мне. Потянувшись из последних сил, я прижался грудью к ее коленям, которые холодили даже сквозь рубашку. Брошенный грузовик грохотал на холостых оборотах.

–  Спасибо… - сказал я в третий раз.

–  Ну… Поеду я. А то вдруг эти хорьки в самом деле проснутся…

–  Поезжай… только…- я снова почувствовал наваливающееся на меня смертное одиночество и против воли пытался задержать около себя хоть на полминуты эту женщину.
– Только ты знаешь как проедь… Тут разворачиваться тебе трудно… Ты проедь еще с полкилометра, там влево уйдет дорога на полевой стан - помнишь ведь, каждый день по ней ездим… Ты по ней спустись немного. Там скоро будет ровное место без насыпи, дорога прямо среди луга пойдет. И ты сможешь развернуться и поехать назад… Поняла?

–  Поняла… - тихо ответила Ольга.
– Ну я поеду…

–  Поезжай…- так же тихо ответил я, с трудом отрываясь от ее прохладной руки.

От прокаленных солнцем шпал одуряюще несло креозотом…

–  Постой!
– крикнул я вслед, когда она уже спускалась с настила.

–  Если опять мотор заглохнет, помнишь, как заводить?

–  Помню! Красную кнопку нажать… Пока! Выздоравливай! И возвращайся…

Ольга махнула рукой и, не оборачиваясь, побежала к грузовику. Вот она скрылась в кабине. Хлопнула дверца, заскрежетала переключаемая скорость, взревел мотор. "ЗИЛ" дернулся, осев сначала носом, потом кормой, потом тронулся и, окутанный пылью, медленно покатил к полевому стану.