Хрустальная удача
Шрифт:
Кроуфорд думал о своем, рассеянно поглощая обжигающую похлебку, в гигиенических целях обильно приправленную красным перцем. Вряд ли он даже замечал, что именно ест. Но, глядя на него, постепенно замолчали и остальные сотрапезники. Со стороны могло показаться, что вокруг костра сошлись родственники или друзья недавно усопшего.
Но буря клокотала не только в душе Кроуфорда. Бесстрастный с виду, Джон Смит медленно поджаривался на сковороде своего личного ада. Джон Смит очень гордился своей службой и близостью к аристократическим кругам. Благодаря карьере он бывал в высшем свете! Нет, конечно, не так чтобы его туда приглашали. Скорее его туда посылали. Но сама
Примерно так был настроен Джон Смит. Но Мортон и Фьюджин ни о чем таком даже не думали. Лейтенант был слишком молод и неискушен в тонкостях человеческих отношений, чтобы успеть возненавидеть кого-то, а старший офицер слишком был занят мыслями о своем отряде, об исправности оружия и провианте, чтобы обращать внимание на всякие аристократические штучки.
После ужина, выставив часовых, сержант просвистел в маленькую дудку отбой, и все улеглись спать.
Лагерь постепенно затихал, лишь негромкие голоса переговаривающихся часовых напоминали о том, что в мире есть люди. С темнотой ожил лес. И от этих криков, шорохов, треска и визга становилось еще страшнее.
Кроуфорд утомился не меньше, чем любой другой участник похода. В конце концов его охватили такое безразличие и усталость, что больше не было сил ни сожалеть, ни думать о чем бы то ни было. Покачиваясь в гамаке, растянутом между деревьями, и прижимая к себе сопящую собачонку, Кроуфорд заснул.
Сон его был крепок, как смерть. Он не видел сновидений — только успокоительную черноту. Это было таким блаженством, что, наверное, Кроуфорд мог проспать так целую вечность.
Но проспать вечность сэру Фрэнсису было не суждено. Он проснулся от глухого ворчания песика. Глаза щенка светились в слабом предутреннем свете двумя красными огоньками.
— Тихо, малыш, тихо, — прошептал Кроуфорд, поглаживая собаку. — Умел бы ты, дружище говорить по-человечески…
Вдруг он ощутил на своем плече слабое прикосновение.
— Сэр, — прошептал новый слуга ему в самое ухо, — собака не зря волнуется. Я слышу, как кто-то идет по джунглям.
— Кто? — спросил Кроуфорд, ловко выпрыгивая из гамака. Собака рычала и щерилась.
— Я думаю, это человек. Он идет сюда, но он не знает, что мы здесь. Он от кого-то бежит, поэтому так неосторожен.
— Интересно, — прошептал Кроуфорд, — а что слышат наши часовые?
Но часовых сморил сон. Только в
— Что делать? — спросил Кроуфорд у своего слуги.
— Я думаю, сэр, мы должны его поймать.
— А как?
— Надо пойти навстречу ему и убить его. Собака покажет дорогу.
— Это же щенок.
— Это щенок течичи.
Получив столь исчерпывающие, а, главное, уверенные ответы на свои вопросы, Кроуфорд не придумал ничего лучше, как согласиться с индейцем.
Стараясь ступать бесшумно, что у него, в отличие от мальчика, получалось не очень хорошо, Кроуфорд двинулся за ним вглубь леса.
Не пройдя и полсотни ярдов, индеец, идущий впереди, замер и жестом велел своему хозяину остановиться. Тот застыл.
Через несколько секунд прямо на него из-за широколистного куста выскочил человек. Чилан поднес к губам тростниковую трубку и дунул.
— Стой, не надо! — крикнул Кроуфорд, заметив это движение. Но было слишком поздно.
Тонкая костяная игла вылетела из трубки и вонзилась человеку в обнаженную грудь. Тот с криком ужаса попытался выдернуть ее, но подпиленный кончик обломился, и в руке несчастного остался бесполезный кусок кости.
— Что ты наделал?! — закричал Фрэнсис индейцу и бросился к незнакомцу. Тяжело дыша и глядя перед собой широко открытыми глазами, несчастный застыл без движения. Его смуглое тело сотрясала крупная дрожь, тело было мокрым от пота.
— Я остановил врага. Но вы еще можете его допросить, — спокойно ответил индеец и отошел в сторону. — Он не умрет пока. Это слабый яд, он убивает очень медленно. Но если спустя немного времени дать ему выпить одного снадобья, — мальчик показал на маленькую тыкву-горлянку, висевшую у него на поясе на манер фляги, — то злые духи уйдут и он будет здоров.
— У-уф, — Кроуфорд утер лоб, вспотевший под повязанным на морской манер платком, и вздохнул. — А что мне от него надо-то? — он устало прислонился к стволу дерева и уставился на своего маленького слугу.
— Им сейчас владеют духи, он ничего не может сам. Спрашивайте, что хотите. Духи ответят за него, духи знают все.
— Боюсь, духи ничего не скажут мне про сокровища, как и про Харта, — пробормотал Кроуфорд с легкой досадой. — А потом на каком это языке, интересно, я должен разговаривать с духами?
— Сэр, духам все равно. Но он ответит вам на своем наречии.
— Вот здорово! Я все сразу пойму! От вашего индейского щебета уши вянут. Ладно, что я ломаюсь как портовая девка. За спрос денег не берут. Попробуй узнать у него, где Уильям Харт.
Мальчик подошел к пленнику и заговорил на непонятном языке.
Тем временем Фрэнсису наконец удалось разглядеть пленника.
Это был метис лет двадцати, со смуглой кожей и приятными чертами лица. Вливание европейской крови сгладило резкость туземных черт, и в целом его внешность производила приятное впечатление, если бы не мертвенная пепельная бледность, ужас застывший на лице, и струйки пота, выделявшегося с такой интенсивностью, будто пленника только что вытащили из воды.
Вдруг по телу его прокатилась волна крупной дрожи. Как механическая кукла на ярмарке оживает после поворота ключа, так рот несчастной жертвы неведомого яда вдруг открылся сам собой и из него начали выскакивать отдельные слова. От резкого контраста между мертвым, лишенным эмоций голосом и маской ужаса на лице, Кроуфорду стало не по себе.