Хрустальная удача
Шрифт:
— Тс-сс! — ответил ему месье и приложил украшенный огромным изумрудом палец к губам. В ту же секунду монах ощутил в левом боку болезненный укол. — Тихо, падре, или мне придется вас убить!
— Не надо меня убивать, — горячо зашептал отец Дамиан, — я никому не скажу! Я очень рад, что вы живы! А еще у нас в плену ваш друг Уильям Харт!
— А вот с этого момента поподробнее, — произнес мужчина, убирая кинжал и беря священника под руку.
Именно об этом разговоре вспоминал отец Дамиан, семеня по галерее к покоям месье Рауля, чтобы передать ему самые последние новости о допросе пленного
Глава 14
Засада. Побег
Едва за тюремщиками захлопнулись двери, как д’Амбулен быстро подсел к Харту, потирающему ушибленное место.
— Ну как? — спросил он, заглядывая Харту в лицо снизу вверх.
— А никак, — ответил Харт. — Кроме пинка в зад и разбитой физиономии — в целом ничего интересного.
— Тебя допрашивали? — незаметно француз сменил обычное свое обращение «вы» на простое «ты», как бы претендующее на некоторую близость в столь стесненных обстоятельствах, которые, как полагают философы, уравнивают королей с бродягами.
— Представляешь, да! — Харт тоже механически перешел на «ты». Отчего-то с каждой минутой Уильям чувствовал, как его переполняет не то глухое раздражение по отношению к назойливому сокамернику, то ли не раз подмеченное им у Кроуфорда издевательско-отстраненное отношение как к происходящему, так и к своим уязвленным чувствам. Кровь в его жилах кипела, и ему хотелось если не сорвать зло на первом попавшемся, то уж точно что-то делать, а не сидеть как рождественский гусь в садке.
— И что ты им сказал? Кто, кстати, тебя допрашивал?
— Твой приятель, Робер. Падре Франциск, правда разнаряженный, как испанский петух. Видать, светское платье пришлось ему на Эспаньоле по вкусу.
— Он мне не приятель, — резко ответил д’Амбулен, но в следующий момент сменил тон, — так что ты ему ответил?
— Ответил, что мне нужна леди Бертрам, живая и невредимая. И только тогда я буду с ним разговаривать. Ответил, что карта уничтожена, и дорогу к сокровищам теперь знаю только я. — Уильям сам не знал, зачем он все это говорит д’Амбулену, которому все равно не доверял в глубине сердца, но остановиться уже не мог, пытаясь хотя бы сдерживать ненависть, кипевшую у него в сердце. — Так что падре придется меня поберечь.
— А что дон… то есть отец Франциск?
— А он вдруг начал плести, что у него тоже есть свои источники и что вроде как ему не так уж нужна карта, и что он хочет просто подстраховаться.
— А потом?
— Что потом? Я послал его к чертям собачьим, а он дал мне в зубы. Вот и конец аудиенции.
— Харт, но это ведь наш шанс!
— Шанс на что? И почему это уже «наш»?
— Ну, в смысле ваш, то есть твой и леди Бертрам. Тебе нужно согласиться показать ему дорогу к кладу, и он не только отпустит тебя и эту, по сути, ничтожную особу, но и, ручаюсь, щедро наградит тебя!
— Ой, что-то сомневаюсь я в его добродетелях, — пробормотал Харт и ойкнул, неосторожно облокотившись на бедро, на котором расплывался огромный синяк. Губы его распухли, и он по дурацкой манере, свойственной всем, кто когда-либо что-то разбивал, то и дело трогал ее то языком, то пальцами.
— Тогда тебе надо бежать, Харт! Он не оставит
— Я, конечно, не против бежать, — задумчиво проговорил Уильям, стараясь устроиться на жесткой циновке так, чтобы больной бок не беспокоил его, — но, увы, Робер, не вижу к этому ни единой возможности. К тому же с чего-то ты так воодушевился? Это ведь всегда было моим амплуа, разве не так? — при этих словах Харт испытующе глянул в глаза д’Амбулену.
Тот смутился, но взгляда не отвел.
— Просто я очень хочу помочь тебе, Харт. Да и своя шкура мне тоже дорога. После тебя ведь примутся за меня, не так ли?
— Это уже ближе к истине, — усмехнулся Харт. — И как, позволь полюбопытствовать, ты собираешься отсюда бежать?
— Мы, Уильям, мы собираемся бежать. У меня, Харт, есть план!
— Попахивает прожектерством. Нет, Робер, мы с тобой как-то стремительно меняемся ролями: ты безумствуешь как молокосос, а я как муж в летах увещеваю тебя быть осмотрительней. Все это пустые мечты, Робер, и глупое прожектерство. Я здесь уже третью неделю и не увидел ни малейшего шанса. Как ты за день умудрился разглядеть его?
— Если ты заметил, Харт, я-то не склонен к пустым мечтаниям. Когда я говорю, что мы убежим, значит, мы убежим. Но если, конечно, ты предпочитаешь и дальше гнить в этой норе и питаться кукурузной похлебкой…
— Мне нравится это не больше, чем тебе! — оборвал его Харт. Он был уязвлен, хотя старался не показывать этого. — Но бежать без плана, без подготовки, без знания местности, без оружия наконец…
— У нас есть оружие, — спокойно сказал д’Амбулен.
Уильям вскинул голову: он уже и забыл, как это здорово, держать в руках прохладную сталь. Мачете не в счет, этот грубый широкий нож с деревянной рукоятью у них отбирали сразу же, как только заканчивались работы на плантации. Но откуда у избитого и беспомощного пленника может взяться оружие? Этот вопрос Уильям и задал д’Амбулену.
— Не беспокойся, я об этом позаботился, — ответил тот. — При мне всегда стилет, спрятанный в специальном кармане голенища. Когда меня схватили, ни у кого не возникло мысли отобрать у меня сапоги. Отобрали шпагу, пистолеты и успокоились. Но стилет в умелой руке — не менее грозное оружие. Я дам тебе его. Он остер, как бритва.
— Но… — растерялся Уильям.
— Ты хочешь сказать, что у ворот слишком много стражников? — оживился д’Амбулен. — Уверен, что к полуночи все они будут пьяны. Ты же видел, сколько гостей пожаловало. В честь праздника им наверняка выдали вино. Неожиданность и темнота будут работать на нас.
— Предположим, — задумавшись, мрачно ответил Уильям. — Но что потом? Я, например, даже не знаю, в какую сторону бежать. Мы очутимся ночью в непроходимом лесу без воды и пропитания. А главное, одним стилетом с индейцами, которых отправят за нами в погоню, мы не справимся.
— Уильям, я тебя не узнаю! — с разочарованием воскликнул доктор-иезуит. — Ты мне всегда казался таким бесстрашным и решительным… Неужели неудача и плен сломили твой дух?!
— Не надо путать решимость с безрассудством, а силу духа — с бахвальством!