Хрустальное сердце для балагура
Шрифт:
– Прониклась? – поинтересовался Илья, когда я перестала откровенно ржать и смогла нормально вздохнуть. – Если да, то давай договоримся, а? Ты так больше делать не будешь, ладно?
– Ну… – снова затянула я, пытаясь трезво оценить шансы на такое развитие событий. – Давай лучше так: я не буду лезть первой. И даже разрешу тебе унести меня на руках, если опять надумаю что-то кому-то доказать не на словах, а на деле. Сойдет?
***
Константин Елизаров
Сбежать от собственной девушки –
Вуаля! Искра, буря, безумие. И скандал, во время которого Костя поступил как самый настоящий мужик: собрал вещички и слинял до того, как банальная ссора переросла в совсем не банальный мордобой. И нет. Елизаров трусом не был.
Но девушек в гневе здраво опасался. Потому что страшнее злой женщины только злая женщина, решившая кому-то отомстить!
Так что, вывалившись из аудитории под вопли о “модных луках” (что это за зверь-то такой?) и обещание выдрать космы, парень поправил рюкзак с конспектами и неторопливо зашагал в сторону вестибюля первого этажа. Попутно прикидывая, к кому можно завалиться посреди дня с предложением сгонять в клуб или порубиться в приставку.
Вариантов было не так уж много, список друзей сильно сокращал тот факт, что была середина дня, да еще и рабочего. Но Костя не сдавался, упорно листая список контактов, чудом не столкнувшись лоб в лоб с кем-то из первокурсников. И остановившись как вкопанный, когда откуда-то сбоку прозвучала его фамилия.
Не то, чтобы она была такой уж редкой, но вот голос, озвучивший ее, трудно было не узнать. Как и ту часть одной старой студенческой байки, включавшей в себя неудачную попытку соблазнения одной рыжей девицы с факультета управления персоналом и социальной работы.
– И все бы ничего, – насмешливо протянул Хованский, активно жестикулируя. – Но Лисовец на то и смахивает на лису, что после первого букета и неудачной серенады, окно в свою комнату в общаге она закрыла наглухо. И нагло продрыхла всю ночь с наушниками в ушах. А Елизаров все это время был вынужден слушать коллективную петицию факультета филологии, проживающего этажом выше и не оценившего побудку в три утра. Второй раз подряд. Сама понимаешь, цензурными в этой самой петиции были только знаки препинания… И то…
– Смотря с какой интонацией читать? – захихикала сидящая на подоконнике Градова. Потянувшись, поправила воротник рубашки Хованского, осторожно пригладив пальцами тонкую ткань.
И вот вроде бы нет ничего в этом движении. И ведьма эта не сказать, чтоб красавица писаная, но Елизаров неожиданно для себя залип. На тонких запястьях, длинных пальцах и смеющихся серых глазах. Да так сильно и внезапно, что подпрыгнул от неожиданности, когда рядом раздалось чье-то настойчивое покашливание, а на плечо опустилась тяжелая рука:
– Елизаров, склонности к вуайеризму я за тобой не замечал.
– Ну у вас и чувство юмора, Валентин Сергеевич… Отпадное, блин, – насупился парень, недовольно зыркнув на преподавателя основ
Тот на это замечание никак не отреагировал. Только улыбнулся шире, потрепав его по плечу:
– Отпадное чувство юмора у моего знакомого профессора по патанатомии, Елизаров. После его шуток отпадает все, начиная от чувства собственного достоинства и заканчивая частями тела. Но вообще-то, я хотел спросить… Ты Илью Хованского не видел, случаем?
Отвечать на вопрос Елизаров не стал из принципа. Зато не постеснялся ткнуть пальцев в веселившуюся парочку. Чертов Хованский продолжал травить университетские байки, и Костя не без оснований предполагал, что главным фигурантом этих идиотских историй был именно он.
Если не всех, то подавляющего большинства точно!
– О, отлично, – Кротов довольно кивнул собственным мыслям. И выдал, вновь хлопнув его по плечу. – Тогда скажи, ему чтоб зашел ко мне в деканат. Не завтра, не на неделе, не после пар и даже не после работы, а прямо сейчас. Понял?
И прежде, чем парень успел хоть что-то возразить, незабываемый преподаватель сделал то, что кроме него удавалось только тому самому Хованскому. Он скрылся в коридорах университета с потрясающей скоростью и оперативностью, так же внезапно, как и появился. Еще до того, как Елизаров успел придумать хоть сколько-то вежливый, но остроумный отказ! И осталось только молча взирать на место, где еще секунду назад стоял преподаватель.
Вот как он это делает, а?!
– Твою… Налево, – ругнувшись себе под нос, Елизаров засунул телефон в карман джинсов и еще с минуту буравил недовольным взглядом широкую спину своего “любимого” соперника, почему-то испытывая ярое ощущение погладить того по спине лопатой. Ну так… Чисто в целях профилактики. И, да, никакие ведьмы к этому не имеют ни малейшего отношения!
Помечтал пару секунд, после чего вздохнул и, возведя глаза к потолку, отправился воплощать свою миссию в жизнь. Ну и частично и свои фантазии. Коротко разбежавшись, он врезался в ничего не подозревающего Илью, сразу же сжав его шею в братских объятиях. И, разворошив рукой гнездо на его голове, радостно заявил:
– Ну что, инквизитор? Кончились твои славные деньки?
– Слезь с меня, придурок, – задушено выдавил Хованский, пихнув его локтем в живот. Выбравшись из чужой хватки, он пригладил волосы под смеющимся взглядом Яры, насупился и поинтересовался. – Тебя что, муха цеце укусила, и ты внезапно заболел редкой инфекцией? Или шизофрения наконец прорвалась наружу?
– Меня ваш куратор покусал, он тебя обыскался, все ногти себе сгрыз, где же там его староста бродит. Теперь за локти принялся, тут на меня и наткнулся и приладил к общественно-бесполезным работам, – хмыкнул Костя. Почему-то настроение стремительно поднималось прямо пропорционально смешкам Градовой.
– Брешешь как дышишь, – отмахнулся от пятикурсника Илья.
– Ну тебе лучше знать, как это делать, – не удержался от подкола Елизаров. – Я таким не страдаю.
– И что же Кротову от меня надо? – не слишком поверил ему староста.