Хрустальное сердце для балагура
Шрифт:
– Может, потому что так и есть?
Хованский на это только фыркнул, незаметно подталкивая мне оставшуюся выпечку. И принялся делиться планами на оставшуюся часть дня, включающую в себя учебу, еще раз учебу и… Ничего кроме учебы.
Впрочем, кто сказал, что я была против?
Втягиваться в учебу было нелегко. Хотя бы потому, что большая часть предметов вызывала у меня здоровое недоумение. Не то чтобы я не понимала, о чем рассказывает преподаватель, но к концу третьей пары я была готова сдаться. Сдаться, побиться лбом о стол и признаться
И что мне требуется доза допинга, чтобы хоть как-то разобраться со всеми терминами-понятиями-объяснениями, обрушившимися сегодня на мою бедную голову.
– Хочу печеньки, на ручки и власть над миром, – страдальчески вздохнула я, следуя за широкой спиной Хованского, ловко лавировавшего среди толпы студиозов. – А вот это вот все – не хочу.
– Ну на ручки я тебя, положим, взять могу, – хмыкнул Илья, обернувшись через плечо. – Вот только ты сама же после этого мне синяк под глазом поставишь.
– И когда ты только успел меня так быстро изучить? – недовольно буркнув, я поморщилась от боли в ноге. Связки ныли, как это чаще всего происходило в пасмурную погоду. Хотя сегодня вроде было солнечно…
Глянув мельком в окно, я вздохнула и покачала головой. Ну да, было. Минут пять назад, а сейчас хмурые, свинцовые тучи прямым текстом намекали на то, что будет дождь. Длинный, затяжной, холодный. И я, как назло, даже не подумала о том, чтобы взять с собой зонт…
– Я знаю натуру таких, как ты, – туманно протянул Илья, сделав неопределенный жест рукой. И тихо ругнулся, остановившись прямо посреди рекреации. – Здрасьте… Только этого мне и не хватало!
И столько в его голосе было неподдельного негодования, что я невольно заинтересовалась тем, кто бы мог вызвать у моего любимого старосты такие эмоции. Выглянув из-за его плеча, я скептически уставилась на группу девчонок, пытавшихся что-то изобразить под лившуюся из портативной колонки музыку.
Понять бы еще, что?
Правда, озвучить свой вопрос я не успела. Одна из красоток, заметив невольных зрителей в нашем лице, хлопнула в ладоши, привлекая внимание подруг. И насмешливо так, с издевкой протянула:
– Вы только посмотрите, кто тут у нас… Что, снова помогаешь сирым и убогим, Илюшенька?
Видимо, под “сирыми и убогими” она подразумевала именно мою скромную персону. Уж больно взгляд был подходящий – снисходительный, презрительный и самую малость любопытствующий. А уж поза этой миниатюрной брюнетки с явными азиатскими корнями так и вовсе не оставляла никаких сомнений.
Я фыркнула, выйдя из-за спины парня и встав рядом с ним. Засунуларуки в карманы джинсов и склонила голову набок, разглядывая это чудное творение. Грудь вперед, одна нога в сторону, руки в бока и надменное выражение лица. Таких мой руководитель труппы с легким оттенком смирения называл “леблядь” и уверял, что это явление нужно просто пережить.
В конце концов, сцена – она такая. Она даже таких людей роняет с любой высоты. Если, конечно, им удается
– Кто это? – я вежливо улыбнулась, вопросительно посмотрев на старосту. И, не удержавшись, поморщилась от особо неудачного жете в исполнении кого-то из группы поддержки “лебледя”. Да, таких “талантливых” прыжков с ноги на ногу через воображаемое препятствие большая сцена еще не видела. – Мда… Ни в ритм, ни в счет, никуда. Ужас, блин, летящий на крыльях ночи.
– Кто-то разрешил тебе открыть рот? – “леблядь” вскинула бровь, попутно бросив уничижительный взгляд на тут же стушевавшуюся девчонку. – Деточка, такой хромоножке как ты, даже до таких па далековато.
– Ратманова, тебе заняться больше нечем, а? – Хованский цепко ухватился за мой локоть. И миролюбиво заметил.
– Помнится, у кого-то были шикарные долги по такой смехотворной теме, как “Естествознание”.
– О! Ну простите, дорогой староста и самый добрый самаритянин нашего университета, – Ратманова откинула на спину тугую косу темных волос и хмыкнула. – Не у всех такие связи в деканате. И вообще. Некоторые студенты не только учатся, но и честь нашего учебного заведения на соревнованиях отстаивают.
Илья сжал челюсть, явно сдерживаясь, чтобы открыто не нахамить этой стервозной девице. Но, в отличие от него, я не отличалась ни терпением, ни всепрощением, ни чем-то еще. И раз уж день начался со скандала с местным звездным мальчиком, так почему бы не продолжить в том же духе?
– Если ее отстаивают такие, как ты, и ТАК, то я удивлена, что у университета еще не отобрали лицензию, – хмыкнула я, точно дозируя яд в собственных словах и обводя пренебрежительным взглядом весь этот цирк. Да что там цирк! В цирке хоть акробаты талантливые. Этим такое не светит. Так что скорее дешевый балаганчик.
– Да ты… Ты… – от неожиданности мамзель Ратманова стала задыхаться. Она, видимо, не ожидала, что кто-то пойдет против ее великой, почти монаршей воле. – Как ты смеешь? Что ты вообще об этом знаешь, хромоножка? Ты даже фуэте выполнить не сможешь, споткнешься!
Я сжала кулаки, сощурившись и уставившись на эту выскочку. Грудь обожгло обидой, а задетое самолюбие так и подмывало выйти и поставить на место весь этот балаган доморощенный. Умудрившийся с двух слов сковырнуть и без того плохо заживаюшую рану.
– Фуэте, говоришь? – голос неожиданно охрип, как от сильного волнения. На пару секунд я застыла, сомневаясь в том, стоит продолжать этот конфликт или нет. В конце концов мне учиться с этими людьми, стоит ли портить отношения еще больше? Но…
Тихие смешки и перешептывания вызвали невольную дрожь вдоль позвоночника. И на какой-то миг я вернулась назад, на сцену, увидела как наяву всех своих коллег-соперниц, руководителя труппы и хореографа… И тут уже не было места сомнениям.
Мне не впервой ставить на место выскочек. Я всю жизнь кому-то что-то доказывала. Докажу и сейчас.