Хрустальные тайны

Кирпичникова Ирина Павловна

«Обманула меня, наверно, Велия...» — думал Бориска.

Дядька Михайла прослышал про его надежды на волшебство и сказал племяннику:

— Руки тренировать надо, вот что. Без этого никакого чуда, не жди.

И правда, Бориска видел, что стеклодуву, как жонглёру, приходится каждый день упражняться. Он отрабатывает плавность движений, мягкость пальцев, чёткость глазомера. Как же иначе! А ну-ка попробуй одной рукой держать трубку и одновременно вращать её, другой рукой — с помощью щипчиков, ножниц да железок —

лепить горячий комок стекла и ещё не забывать при этом дуть в трубку. С непривычки можно запутаться и пропустить какое-нибудь движение. Тогда в ведро полетят осколки.

Бориска старался.

Даже дома на бумажках упражнялся. Наколет, бывало, белый лист на прутик и, не касаясь бумаги, другой рукой пытается вырезать из него ножницами лепесток или петушиный гребешок. Больной отец с кровати наблюдает за Борискиными упражнениями и подбадривает его:

— Так, правильно! Теперь расслабь левую руку... — Потом вдруг останавливает: — Стой! Обжёгся!

Это Бориска коснулся пальцем листка!

Снова и снова упрямо повторял Бориска стеклодувные приёмы. Уменье давалось ему очень медленно. И терпение у мальчика таяло.

Мелькали дни. Проходили месяцы. Но всё тех же зайцев да белок снимал с выдувальной трубки виртузовский ученик. Он сам менялся — рос, мужал, взрослел. А его хрустальные зверюшки получались такими же.

Совсем загрустил Бориска. В голове рождались мысли, что не суждено ему стать хорошим стеклодувом...

И задумал Борис уйти из села, удрать куда глаза глядят. Понимал он, что некрасиво поступит. Ведь пестровские стеклодувы никогда не покидали свою Пестровку. И никто никогда в их селе другим делом не занимался. Выходит, он предавал потомственное ремесло.

Случай ускорил решение Бориса. Подошёл срок ему как раз идти в армию.

И Борис объявил дядьке:

— Уезжаю, дядька Михайла, в Ленинград. Обратно не жди. Как отслужу, останусь там, найду себе другое дело. Не удалось мне хрустальное ремесло...

Дядька Михаила никогда не кричал на племянника, а тут не выдержал:

— Не бывать этому! Не посмеешь ты изменить родовой профессии!

Борис ничего не ответил своему учителю — уехал.

КАКУЮ ДОРОГУ ВЫБРАТЬ?

Приехал Борис в Ленинград весенней тёплой ночью. Вышел на перрон и удивился: светло — книжки можно читать.

Прямо с заплечным мешком пошёл бродить по городу — искать свою казарму. Идёт, любуется. В серебристой мгле вырисовываются призрачные дворцы — жёлтые, зелёные, голубые. Белым рисунком по карнизам украшенные. Проходит мимо колоколен и башен, что вонзились своими блестящими шпилями в светлую дымку небосклона. Фигуры чёрных вздыбленных коней и грозных хищных львов попадаются ему на пути. В густозелёных пышных парках застыли мраморные статуи, словно привидения.

Неожиданная

картина открылась перед деревенским парнем, когда ступил он на широкую гулкую площадь: перед ним возвышалась гранитная махина на толстенных колоннах. Нижний ряд колонн поддерживал огромную крышу. На ней были установлены ещё колонны, накрытые золотой шапкой. А на самой макушке — опять колонны и снова золотой купол. Маленьким муравьем почувствовал себя Борис перед этим зданием. Если бы все пестровские дома можно было поставить один на другой — и то бы не получилось дворца выше!

Борис вышел на набережную.

Нева катила тяжёлые, как ртуть, воды с медленной величавостью. Ничто не стесняло её. Ничто не отражалось в её волнах. Она холодно светилась и сама оставляла быстрые мигающие блики на гранитных парапетах.

Мосты могучими крыльями пытались стянуть её расплывшиеся берега. Но река расталкивала каменные набережные, грозя подмять их под себя. И мосты уступали, беспомощно повиснув низко над самой водой.

Борис трогал руками чугунные решётки мостов и завидовал тому умельцу, который их выдумал. Большой, видно, мастер 6ыл!

Невольно его мысли возвратились к покинутому деревянному кругу. Он подумал: «Такие же узоры можно сделать и из хрустального стекла».

Сразу же Борис постарался отогнать от себя эти мысли. Зачем думать о том, от чего навсегда отказался? Решил же он, что выберет себе другую дорогу, другую профессию. Чем плохо, например, быть шофёром, который ведёт вон тот грузовик по улице. Или строителем, который соорудил эти красивые дворцы.

Впрочем, лучше всего, наверное, стать милиционером, как тот, который стоит на перекрёстке в нарядной белой гимнастёрке, в белом шлеме и перчатках.

* * *

У солдата время расписано по минутам: тренировки, маршировки, стрельба, учение. В часы увольнений Борис брал тетрадку с карандашом и уходил бродить по городу.

Бесконечно шагал по прямым, как стрелы, улицам, по широким, как поля, площадям. Он любовался их неяркой северной красотой, каждым каменным завитком на фасаде, каждым чугунным изгибом на ограде. Не просто любовался, а старался запомнить, зарисовать на бумаге, как будто чувствовал, что всё увиденное ему пригодится.

Но в этом он не хотел себе признаться, и когда солдаты спрашивали его: «Что будешь делать, Ярёмин, когда окончишь службу?» — Борис упрямо отвечал: «Буду милиционером».

Когда закончилась служба в армии, он пошёл в отделение милиции и попросился на работу.

Ему выдали белую гимнастёрку, белый шлем и белые перчатки. В этой форме Борис выглядел настоящим молодцом. Ходил по городу, наблюдал за порядком. Нравилась ему новая должность.

Но всё чаще начали одолевать Бориса какие-то сомнения. Поделился он своими думками с приятелем.