Хрустальный шар
Шрифт:
– План города.
«Теперь я такой же мудрый, как и начальник полиции, – подумал Раутон. – То, что он в городе, а не в деревне, я знал и раньше».
– Он хотел купить еще что-то? – спросил он по внезапному наитию.
– Да, план побережья, но у нас его не было.
Репортер величественно поднял вверх палец.
– Молодой человек, – сказал он, – желаю, чтобы у тебя выросло на голове много новых волос: отчизна может тобой гордиться!
И выскочил на улицу.
В аптеке он не задержался надолго. Купил там маленькую стеклянную пробирку с крышкой и, всыпав в нее один
– А теперь начинаем действовать, – сказал он и пошел прямо в порт.
«Что бы я сделал, если бы собирался устроить конец света? – размышлял он. – Конечно, первым делом выпустил бы два чрезвычайных издания. Но у этого профессора на такое не хватит изобретательности».
Он был уже рядом с портом. Пришлось пройти через кордон полиции. В доках было огромное движение: люди, навьюченные чемоданами и пакетами, бегали в разные стороны. Выли сирены, от малого, бокового мола отходили две частные яхты.
«Миллионеры драпают, – подумал репортер. – Надеются, что вода им поможет».
Он медленно шел вдоль берега под большими башнями кранов, наконец уперся в стену портовых складов.
«Если бы я был Фаррагусом, – размышлял он, – то сказал бы себе: старина, здесь слишком много людей, они не дадут спокойно зажечь свечу. И что дальше? Может быть, у профессора есть какая-нибудь лодка или моторка? Нет, это плохая идея, – сказал он сам себе, – в качающейся лодке неудобно устраивать конец света. Что бы там ни было, для этого необходим хоть какой-то уровень комфорта, по крайней мере нужно одиночество. Где тут можно остаться в одиночестве?»
Он посмотрел на часы. Было семь тридцать. Время поджимало, но умные мысли приходили ему в голову обычно в последние минуты. Паника в порту увеличивалась. Отходили от берега перегруженные баржи, многие люди на малых суденышках убегали в открытое море. К счастью, оно было совершенно спокойным. Один за другим загорались сигнальные огни, разноцветные и яркие; вдали над городом горело зарево от электрического освещения. Небо было темно-голубым.
Где-то рядом запела сирена паровоза.
– Сирена, – сказал Раутон, – ты богиня воды; мне кажется, я спас мир от погибели.
Он рысью пустился в сторону железнодорожных путей. Там стояли длинные вереницы товарных вагонов, было темно, портовые огни остались далеко позади, лишь изредка у железнодорожных стрелок слабо светились бледные лампочки. Ему пришлось замедлить шаг.
«Где может быть еще безлюдней, как не тут?» – спросил сам себя репортер и поспешил вдоль ряда черных молчаливых вагонов. Тут не было ни души. Он, как кот, таращил глаза. Ни один лучик света не ускользнул бы от его внимания.
Вдруг он заметил полоску света, падающую на гравий. Двери одного из вагонов были закрыты неплотно – именно оттуда падал желтый отсвет.
«Свеча!» – сказал себе Раутон, и на душе у него стало так приятно, словно она была обложена стодолларовыми купюрами.
На цыпочках он подкрался к вагону и посмотрел сквозь щель в досках. У большого ящика сидел профессор. На краю ящика стояла горящая толстая восковая свеча («громница…» – подумал репортер), рядом с ней стоял будильник, тиканье которого, усиленное
Быстрый взгляд на часы подсказал репортеру, что у него есть еще пятнадцать минут.
«Это немало, – подумал он, – но если бы на моем месте был какой-нибудь полицейский, он с криками бросился бы на дверь, профессор сунул бы пробирку в огонь, и адью, Маша! Нет, нужно придумать что-нибудь получше. Только бы его, упаси Бог, не напугать, – размышлял он. – Эх, жаль, у меня нет шприца с водой. Можно было бы погасить свечу».
Но шприца не было, а будильник тикал. Чертовски быстро, как заметил Раутон. Он заметил также, что на противоположной стороне вагона, на высоте ящика, в полуметре от него, чернеет прямоугольная щель, такая широкая, что в нее можно просунуть руку.
Он на четвереньках пролез под вагоном. Поднявшись с другой стороны вагона, он увидел, что находится в полуметре от головы профессора, сидевшего спиной к нему. Свечу, к сожалению, загораживала выступающая доска, задуть ее не получится. Вдруг что-то деликатно прикоснулось к ноге репортера. Он вздрогнул от неожиданности, потом наклонился: это был маленький худой котенок, который терся спинкой о его ногу, тихонько урча.
Раутон поднял котенка, взял его на руки и ласково погладил.
«Что любят старые, траченные молью книжники? – подумал он. – Котов любят. Что ж, пусть золото идет к золоту!»
Он осторожно поставил котенка на край щели и слегка подтолкнул его сзади. Котенок тихо мяукнул и спрыгнул в вагон, а репортер прильнул к отверстию, наблюдая за тем, что происходит внутри.
Профессор вздрогнул и поднял руку с порошком, но, увидев, что причиной шума является кот, успокоился. Что-то похожее на смутную, очень вымученную улыбку появилось на его сжатых, сухих губах.
– Кот… – шепнул он. – Кис… кс… котик.
Кот подошел к профессору, и тот протянул руку. Трубка с порошком мешала ему, поэтому он положил ее на ящик. Она поблескивала на расстоянии двух ладоней от глаз репортера, которые при этом чуть было не вылезли из орбит, словно желая к ней приблизиться. Раутон вынул из кармана пробирку с солью и приготовился к решающему удару. В левую руку он взял маленький камешек и перебросил его через вагон так, как учил это делать покойный писатель Карл Май. Раздался короткий, легкий стук, и профессор отпустил кота, невольно повернув голову в сторону источника звука. Продолжалось это меньше секунды.
Профессор успокоился. Снова посмотрел на часы: увидев, что до восьми часов осталось всего три минуты, он опустил кота на пол и протянул руку к пробирке.
– Добрый вечер, – сказал Раутон.
Профессор вздрогнул, схватился за сердце и попятился к стене, но мгновенно овладел собой. Он взял пробирку и поднес ее к пламени.
– Фи, вы хотите нарушить свое слово? – сказал репортер. – Ведь до восьми осталось еще три минуты.
Профессор недоуменно посмотрел в темноту. Это должен был быть какой-то до безумия отважный человек, раз он говорит таким тоном. А может быть, у него есть оружие и он целится в него?