Хутор Гилье. Майса Юнс

Ли Юнас

А там дальше, в той красивой аптеке, наверно званый обед — вон сколько нарядных гостей мелькает в окнах. Когда-то ее приглашали сюда шить, но, к сожалению, она оказалась занята…

Идти к театру было еще рано, и она не знала, куда ей направиться до тех пор, разве что просто побродить по улицам.

Рыночная площадь была чисто выметена, на ней было тихо, пустынно и безлюдно; те, кто толчется в воскресенье у фонарей и предлагает поменяться часами, уже разошлись. Время саней миновало, теперь вдоль улицы виднелись только повозки…

А

ниже, у крепости и на Эстрегатен, тротуары были полны народа, — обрадованные хорошей погодой, люди, нагулявшись, целыми семьями возвращались домой… Самой богатой публики среди них не было, — такие по воскресеньям обычно сидят дома и принимают родных…

К вечеру стало прохладнее, даже начало подмораживать.

Можно направиться вниз, тогда она пойдет навстречу людскому потоку, спешащему в театр.

Непривычно было глядеть на площадь графа Веделя в воскресенье и знать, что можно прогуливаться по ней сколько угодно и не нужно спешить к Калнесам; завтра ей снова придется идти к ним чуть свет кончать пальто для Овидии.

Она обошла вокруг крепости и решила по дороге домой пройти мимо театра.

Навстречу ей изредка попадалась молодежь с коньками; видно, в последний раз в этом году хотели испытать, крепок ли лед. Вдалеке между льдинами пыхтел окутанный черным дымом буксир…

Уже смеркалось, и на улицах стали зажигать газовые фонари, когда она снова подошла к театру. Вряд ли кто обратит на нее внимание, если она просто пройдет мимо…

Она сделала крюк, перешла Банковскую площадь у здания Вайсенхюсе и вернулась назад, — ей не хотелось подходить к театру слишком близко, пока у подъезда толпится публика. Невольно она вспомнила, как была здесь в последний раз…

Медленно возвращаясь домой, она зорко смотрела вдоль улицы: если покажется близорукий Хьельсберг, она сразу свернет в сторону, как только его увидит. Навстречу, весело переговариваясь, спешили опаздывающие, некоторые были в нарядных накидках; да и коляски, проносящиеся по улице, тоже, наверно, направлялись к театру.

Чем дальше она уходила, тем меньше ей встречалось людей…

Прежде чем направиться домой, она остановилась и в нерешительности огляделась, и вдруг позади нее раздался голос:

— Добрый вечер, йомфру. Прогуливаетесь?

Это был Антун Транем. Тон его показался Майсе таким подозрительным, что она только хмуро кивнула ему и заспешила прочь.

Немного погодя она перешла на другую сторону. Как он держался с нею! Она даже рассердилась…

Майса прибавила шагу. Скорее бы вернуться домой и улечься в постель!

Она всегда ждала воскресений, но много ли радости она от них видела? Нет, будни, пожалуй, все же лучше, хоть и приходится выбиваться из сил и спешить как на пожар!

А ведь захоти она, ей, может, и удалось бы побывать сегодня в театре…

…Она вздохнула с облегчением, когда, вернувшись домой, увидела, что Эллинг ушел. Семейство Дёрумов ужинало при свече.

Майса хотела только заглянуть к ним и сказать, что

вернулась, но мадам Дёрум направилась ей навстречу, неся что-то на руке… С час назад забегала Тилла, что служит у фру Турсен, и принесла вот это пальто. Их жилец, студент, сказала она, просил узнать, не сочтет ли йомфру Юнс за труд помочь ему привести пальто в приличный вид. В одном рукаве совсем отпоролась подкладка. Только пальто понадобится ему завтра с утра; может ли он перед уходом в больницу прислать за ним Тиллу? Тиллу просили непременно узнать, не будет ли это для йомфру Юнс слишком хлопотно, — жильцу ведь известно, что она не занимается подобной работой, но он оказался в таком затруднительном положении…

— Ох, уж эти горемыки, что учатся здесь, в городе! Одежда на них так и горит, а присмотреть за ними некому, — сочувственно вздохнула мадам Дёрум. — Бедняга! Дома, поди, привык совсем к другому, не надо было самому о себе заботиться.

Майса взяла пальто и внимательно рассмотрела его у приоткрытой двери — она изо всех сил старалась, чтобы мадам Дёрум не заметила, как она рада.

— Ну, если только подкладка, да вот еще петли пообтрепались, тогда ладно…

Мадам намеревалась обсудить все как следует и получше рассмотреть пальто, но Майсе не хотелось выпускать его из рук.

— Пожалуй, я лучше сразу за него возьмусь, тогда и сделаю раньше.

Она взбежала к себе по лестнице и зажгла лампу, едва удерживаясь, чтобы не рассмеяться, — ее так и распирало от радости… Ну до чего же хитер!

Прежде чем взяться за работу, она некоторое время сосредоточенно и любовно изучала пальто… Петли еще ничего, только вот верхняя разлохматилась, и из нее выглядывает холст. Как часто она видела, что эта петля сползает с плоской костяной пуговицы, болтающейся на одной нитке. Ну теперь-то уж она пришьет их накрепко!..

А как подкладка на полах? Карманы совсем отпоролись, и оба рваные…

Ах, как бы ей хотелось перешить все заново!

Она перерыла все ящики в комоде, чтобы найти какие-нибудь лоскутки для подкладки. Жаль, что магазин йомфру Енсен уже закрыт…

Надо пустить в ход все, что есть под руками… Мадам Дёрум права: о нем, бедняге, некому позаботиться. Но и дома, в Нурланне, у него тоже никого нет, он ей сам об этом говорил… Да еще обмолвился как-то, что от пятисот далеров, оставшихся ему от отца — тот тоже был доктором там, на севере, — уже давным-давно и следа не осталось…

А материал добротный, прочный…

Ах, если бы у нее были пуговицы и тесьма для подшивки!

Придется ему прислать ей пальто еще раз, и пусть попросит так же вежливо. Нет, подумать только, какой хитрец!..

Майса встряхнула пальто и вывернула его наизнанку — на пол посыпались табачные крошки и всякий мусор.

Она засиделась допоздна при керосиновой лампе, отпарывая и пришивая подкладку.

Значит, он курит — она сидела и с наслаждением вдыхала запах табака… Целыми днями читает, пишет и курит.