Хутор Гилье. Майса Юнс
Шрифт:
— Тем более что все так и норовят получше рассмотреть и пощупать подкладку, стоит только повесить пальто на вешалку, — поддержала ее Овидия.
Ну, про вилку, кажется, забыли!..
— Представляете, Майса, как это нам дорого стоило? Ну-ка, Овидия, сколько мы заплатили за все с подкладкой и отделкой? Один только бархат обошелся в шестнадцать далеров, он был уже в остатках и потому со скидкой. А со всем вместе — не меньше восемнадцати далеров, — подсчитывала она.
— Нет, он встанет дороже, — сказала Овидия, делая ударение на слове «встанет»
— Ах да, возьми у меня в кармане счет.
— Двадцать один далер три марки и двенадцать шиллингов… Ну конечно, я спутала, не такая уж большая скидка на бархат.
Майса прекрасно понимала, что другая цена была назначена на тот случай, если расплачиваться станут наличными.
Вернулась из школы Лисси. Ей дали молока и бутербродов, чтобы она могла дождаться обеда, — на стол накроют только в три, когда отец вернется из департамента.
— Ну, как твои дела? — спросила ее Овидия.
Лисси была целиком поглощена бархатным пальто:
— Вот это да! Вот будет красиво! Как мои дела? Ну ясно, получила четверку [16] по немецкому, ты ведь не хотела мне помочь!
— Меня же вчера не было дома…
— Да ну, это ерунда… Ах, какой чудный! — гладила она бархат. — Мама, можно мне сделать из остатков воротник?
— Ну конечно, дитя мое.
— Смотрите, как эта малышка разбирается, что хорошо, что нет, — подмигнула Овидия остальным.
16
В норвежских школах четверка являлась неудовлетворительной отметкой.
— А карманы и манжеты — тоже?
— Разумеется, детка!
— Она уже начинает важничать. Понимает, что красивая, — сказала Овидия, когда сестра вышла пить молоко. — Ни за что не хочет заплетать свои кудри в косы, хоть они ей и мешают. Прекрасно разбирается, что ей к лицу, чертенок!
Лисси уже снова вертелась вокруг бархата, отхлебывая молоко и заедая его бутербродами.
— Знаешь, не стоит рассказывать о бархате отцу: он сейчас же решит, что мы заплатили слишком дорого. А Майса после обеда будет шить в спальне, — напомнила фру, выходя из столовой.
Лисси, напевая, примеряла скроенные части; сначала натянула рукав, потом приложила бархат к лицу, — видно, у нее было что-то на уме.
— Досадно, что дешевый бархат выглядит почти так же красиво, — сказала она.
— По-моему, это даже хорошо, — заметила Майса.
— Ну да, значит, все могут в нем разгуливать. Представляешь, Майса — и вдруг в бархате! — крикнула она Овидии.
— Только бы ты не испачкала бархат жирными пальцами! Смотри, весь извозишь!
— Ты? Почему ты говоришь мне ты? — скорчила гримаску Лисси. — Через полтора года у меня конфирмация, восьмого мне исполнилось тринадцать. Мне уже многие говорят вы. Она тайком вытерла пальцы сзади об юбку.
— Ах, простите, я и забыла, что прошло уже столько
— Нет, Майса, мне ты не будешь шить, когда я вырасту! В тех домах, где ты шьешь, все говорят, что ты ужасно избалованная и ни с того ни с сего начинаешь дуться.
— Интересно, какой бы вы были, если б вам пришлось так же, как мне, шить по чужим людям, фрекен Лисси!
— Я? Ха-ха-ха! Мой папа — начальник бюро, его сам король назначил, а потом, — она доверительно нагнулась к Майсе, тряхнув русыми кудрями, — почему ты не выходишь замуж, Майса? Ведь ты не такая уж уродина!
— Господи, да кому я нужна, такая бедная?..
— Ну так пусть он будет богатый, понятно? К тебе никто никогда не сватался?
Майса рассмеялась:
— Во всяком случае, никто, за кого бы я пошла…
— Значит, кто-то все-таки сватался. А что он говорил? Он вставал на колени? А, Майса? Ну расскажи!
— Вот об этом фрекен услышит после конфирмации.
— Фу, глупости! — Лисси вскинула голову, и на ее удлиненном, правильном лице появилось значительное выражение. — Не думай, я тоже кое-что понимаю!
— Мама здесь, Лисси? — заглянула в дверь Фина. Вечно эта женщина ходит замурзанная и растрепанная, Майса ни разу не видела ее прилично одетой. — Скажи ей, что снова принесли счета из магазина готового платья. Лисси, миленькая, ну сбегай за мамой, а то у меня молочный суп подгорит.
— Ах, да скажи ты посыльному, что папы нет дома, вот и все!
— Фру надо самой с ним поговорить, ему велели прийти в субботу. — Фина опять убежала.
— Уж эти мне прошлогодние пальто! — вздыхала фру, проходя через столовую.
— Ты так и не убрала в детской, Фина? — ворчала она, возвращаясь обратно. — Ты же знаешь, что Майсе надо куда-то перейти, когда начнем накрывать на стол. Вам придется собрать шитье, Майса, и перейти в другую комнату — скоро вернется мой муж… У нас такая теснота…
Итак, после обеда ее переселили во внутреннюю комнату…
Она придвинула стол к окну и расчистила себе местечко; ведь когда имеешь дело с таким дорогим материалом, вокруг не должно быть ни соринки, ни пылинки…
На угловом столике перед зеркалом среди множества других безделушек лежала серебряная булавка для волос, такие только-только начали входить в моду; Майса не прочь была бы ее примерить, она как раз подходила к ее прическе, но лучше уж этой булавки и пальцем не касаться…
Ну так и есть, опять один бок вышел длинней другого…
Мучение с этим бархатом… Пришлось по два раза прометывать каждый шов, чтобы тяжелый материал не вытягивался, только и знай — ровняй его… Нечего и думать шить на машине, все придется делать вручную…
До чего сегодня светло, даже в этой комнате с окнами во двор… Тает снег на крыше, и длинные блестящие капли звонко стучат по железу. В такую погоду и настроение совсем другое; сидишь здесь, а сердце так и замирает от беспричинной радости.