Хуже некуда

Ваддингтон Джеймс

— О, какие сладкие, восхитительные ягодицы, — с издевкой простонала гнида, поглаживая флягу, словно налитый кровью член. — Скоро мясцо-то поотвалится…

Это была последняя капля. Уже во второй раз за гонку Патруля затрясло от ярости, в висках зашумело, и за сотню метров до пика гонщик ринулся вперед, как леопард за добычей.

Уловка подействовала. Подстрекаемому злобой Меналеону не хватило ни боевой закалки, ни высокого духа противостоять внезапному напору. Зато Жакоби с его чистым сердцем и незамутненным разумом, нацеленным лишь на победу, тут же воспрял при виде столь неслыханной щедрости. Когда эти двое перемахнули через гребень и помчались по трассе, зрители не могли разглядеть и миллиметрового просвета между их колесами. Меналеон же,

заячья душонка, остался ждать пелотона. По равнине Патруль и Жакоби летели бок о бок, точно братья, старший и младший. В конце концов, остальную часть года они делили комнату, боролись за одну и ту же команду — как тут не породниться?

Чуть погодя гонщиков настиг автомобиль сопровождения. Из окна показался Эското, капитан не только «КвиК», но и национальной сборной Азафрана. Патрулю довелось лишь однажды услышать, чтобы Фернанд уместил такой обширный набор ярких, но весьма специфических выражений в незамысловатый вопрос: «Че ты творишь?»

Азафран изложил ситуацию честно, как мог. Только вдруг отчего-то слова перестали вязаться друг с другом.

— Что-что? — рявкнул Эското.

Между тем, пока Патруль беспомощно лепетал через окошко, глядя на окаменевшего капитана, Жакоби уходил все дальше.

Не то чтобы ему так уж хотелось пахать в одиночку — делить ветер с Азафраном было гораздо легче, — просто исход разговора и глупец предсказал бы заранее.

Патруль ответил, что подумает.

— А ты не думай, мать твою, делай, так тебя! И… сейчас… тебе в… Азафран, если хочешь, чтобы тебя еще когда-нибудь уважали, то жми… к пелотону, на… и тащи сюда эту… задницу Саенца. Одна нога здесь, другая там, на!..

— Я подумаю, — повторил гонщик.

Эското не первый день жил на свете и знал, что в минуты великого перелома каждый решает за себя. Поэтому лишь пристально посмотрел подопечному в глаза и благоразумно скрылся из виду.

Азафран же поехал своей дорогой. Он уже не силился догнать Жакоби, но и не отдыхал в седле. Очередное восхождение далось ему без особого труда. Ноги работали отлично, будто и не было тех двух рывков, продиктованных отчаянием и жаждой выжить.

Так уж получилось: проезжая сквозь Храм Неделимой Фигни, Патруль обнаружил, что крутит педали в компании мнимого Стива Роше и с той же скоростью. Кукла сгибала и вытягивала ноги, даже играла искусственными мышцами. Однако Патруль, которому в юности (как-то раз дедуля взял его на пиренейский заезд) довелось увидеть «оригинал» живьем, только плюнул с досады. Какая все-таки ерунда эти заводные игрушки по сравнению с плотью и кровью!

Азафрану вспомнился истинный образец, мерило возможностей человеческого тела. То есть Акил. Почему он не здесь, не рядом? Неужели нечаянное оскорбление со стороны помощника до такой степени обескровило его, что величайший из героев утратил волю к победе? А если… Перед глазами вспыхнула яркая картина: Барис, умирающий в муках на кресте.

Манекен скрылся за барьером и нырнул под землю. Стивен Роше. Как он страдал тогда, на последней «Джиро». Не только из-за трудностей гонки, это само собой, но вытерпеть оскорбления и плевки сбесившихся тифози?.. Этих трусливых ничтожеств хлебом не корми, дай поизмываться над мужчиной, штурмующим на велосипеде крутую горную трассу. Без надежной охраны Роше нипочем не закончил бы состязания. К счастью, неразлучные companeroвсегда были рядом, принимая на себя несправедливые выпады недоносков, именующих себя людьми. Друзья сопровождали героя к вершине славы, и теперь их именам суждено вечно сиять на историческом небосклоне велоспорта.

У подножия склона Патруль затормозил, положил руки на руль и принялся ждать товарища.

Пелотон промчался мимо, похожий на ослабевающую бурю. Стоит, наверное, упомянуть, что, пока события шли своим чередом, гонка покрыла сто семьдесят километров, расстояние от Рима до Флоренции, а это вам не развлекательный пикничок.

Став прежним, Азафран активно взялся добывать победу для Саенца и первым делом выстроил

воедино свою растерявшуюся сборную. Удрученные предыдущим поворотом событий, парни ободрились и перехватили власть. Пора было показать землякам Жакоби, уютно пристроившимся во главе, кто на трассе хозяин. Плечом к плечу с Акилом, в окружении преданных мирмидонцев, Патруль вихрем обошел основную группу и прибавил ходу. Остальные сразу же поднатужились, стараясь за ним поспеть. Еще два восхождения, и пелотон превратился в кучку присмиревших, задыхающихся велосипедистов, упорно преследующих Жакоби.

Недооценивать достижения этого прекрасного гонщика было бы нечестно. Даже улучив редкую возможность воспользоваться великодушием более сильного и опытного Азафрана, не каждый сумеет выжать из нее столько пользы. Ноги молодого человека буквально пылали огнем, и он неуклонно мчался к финишу, предоставив Патрулю заново сплачивать команду. Разрыв доходил уже до семи минут. Азафран со товарищи сокращали его на одну минуту за круг, что оставляло Жакоби верных три минуты лидерства.

И тогда Патруль заговорил. Злые языки утверждали, будто бы на сей раз он расщедрился, как никогда. Назывались даже конкретные кругленькие суммы. Азафран мог возразить лишь одно: пожелай он заняться спортом, где все решают мускулы, а не мозги, пошел бы в команду любительской гребли. Но велогонки — другое дело, они зеркало нашего общества. Щедрость, доверие, мнение расхожей молвы замешаны здесь не менее, чем грубая сила.

По окончании беседы Нарабеллини (это был его последний сезон, оставалось лишь мирно удалиться на покой) двинулся под прикрытием Патруля на обгон. Последовала целая серия вспышек: то один, то другой гонщик отважно бросался в прорыв, и пока первого соперники тащили обратно под суровым конвоем, второй ускользал от погони, чтобы затем преспокойно вернуться в строй. Пелотон бурлил и содрогался, противники теряли ритм, поминутно увязая в искусственно созданных заторах и водоворотах. И надо всем этим кажущимся хаосом царила жестокая воля Азафрана: с каждым рывком его сборная отвоевывала еще немного времени. Саенц уверенно мчался вперед под неусыпной охраной сплотивших ряды соотечественников.

В начале тринадцатого крута, когда гонщики еще раз «перетасовались» над озером, Азафран затерялся в гуще толпы — ни дать ни взять скромный, безвестный трудяга, избегающий телеобъективов. Но вот, за считанные метры до вершины, на глазах у вертолетчиков и миллионов зрителей по всему миру он прорезал пелотон как нож масло и устремился вдаль. Уже зная, что произойдет, Акил ринулся следом. Дружно переметнувшись через Шез-де-Диабле, они вдвоем предались головокружительному полету.

Если бы вы спросили Патруля, он бы ответил, что ужасающий спуск по Редондес на крыльях могучего ветра, и колокольный звон велосипедных «трубок» по гладкому точно зеркало треку, и невероятный крен обеих машин на крутых виражах, и нервная близость, когда не только ноги партнеров, но и волоски на их коже, казалось, вибрировали в такт, — все это слилось в единый восторг, воплотивший лучшие минуты его спортивной карьеры.

А у подножия счастью пришел конец. Словно прорвав дамбу, потоки боли хлынули из потаенных глубин. Акил по-прежнему оставался в седле, но что-то уже переменилось. Внезапно Патруль ощутил весь ужас своего друга. Кишки резко скрутило, внутри возникла сосущая пустота, дыхание стало еще более прерывистым. Нет, вовсе не проигрыш сам по себе пугал Азафрана (хотя кто же согласится перенести напряжение, от которого необратимо растрачивается мускульная сила, истончаются зубы, вылезают волосы, обвисает складками кожа, — и не получить награды) или даже связанный с ним позор, хотя было ясно как день: если Акил не получит лавров мирового чемпиона, каинова печать навеки заклеймит чело никчемного помощника. Но не собственная участь заботила Патруля в эти мгновения. Сам он чувствовал себя отлично. Агония, отчаяние, усталость — всего лишь издержки ремесла, в целом же он был в полном порядке. Обычный человек, накрытый тенью умирающего титана.