Хвала и слава. Книга третья
Шрифт:
— Нет, никогда не был, — ответил он. — И что же ты там нашла особенного?
— Ах, это была такая неожиданность, когда мы подошли к старому костелу. Я совершенно выдохлась и рухнула, как колода, под первым попавшимся деревом. Я видела, что деревья там старые и раскидистые, но не заметила почему-то, что они огромные.
— Ты, должно быть, утомилась. Жуткое дело — столько протопать пешком…
Януш старался изъясняться в стиле Геленки, хотя она давно забыла свои излюбленные словечки и говорила теперь гораздо сдержаннее.
— Деревья,
— Это деревянный костел?
— Из лиственницы. Он прятался среди высоких, могучих лип и ясеней и выглядел каким-то нереальным. Словно был не из дерева, а из чего-то другого. Из шелковых полотнищ, что ли… Ты будешь надо мной смеяться, дядя, — вдруг заколебалась Геленка, — будешь презирать меня… Ведь я действительно ничего не видела. Но все-таки мне кажется, что этот костел потрясающе прекрасен. Безусловно, он прекрасен.
— Наверняка, — поддакнул Януш, упиваясь чудесным преображением Геленки. — Наверняка. Эти сооружения очень красивы.
— И не в смысле каких-либо архитектурных красот, по крайней мере так говорил Бронек, а с точки зрения красоты фактуры, — продолжала Геленка. — Бронек был помешан на этой «красоте фактуры». Он обо всем говорил так. И о костеле в Рабке, и о ясенях возле Кликушовой… Его восхищала фактура. Он говорил, что лишь Константен Гиз умел передать «красоту фактуры». Вечно ссылался на этого Гиза.
— А ты когда-нибудь видела рисунки Гиза?
— Ведь я же ничего не видела, дядя, — произнесла Геленка, сразу сникая.
— И Анджей был с вами? — чуть ли не с ревностью спросил Януш.
— Был.
— Даже на каникулы в Пустые Лонки не поехал?
— Нет, — сказала Геленка и с суховатой язвительностью добавила: — Его возлюбленная как раз вышла замуж. А ее супруга посадили в каталажку… Анджей боялся соблазна.
Она цинично усмехнулась. Януш смутился.
Ядвига захихикала. Она торжествующе взглянула на Януша, точно хотела сказать: «Видишь, каковы эти детки». Но промолчала.
Януш уставился в тарелку, чувствуя, как у него сжимается сердце. И лишь немного погодя пробормотал:
— Ты недобрая, Геленка.
— Мне никто не помогает стать доброй. А уж от того, Что творятся вокруг, вряд ли подобреешь, — довольно резко проговорила девушка. Злая усмешка не сходила с ее лица. — Анджей — тот добрый. Он был так забавно влюблен в простую девушку, проще которой не найдешь на целом свете.
— Все-то ты знаешь, Геленка! — заметила несколько задетая Ядвига. — И даже помнишь, что было четыре года назад! А почему нельзя любить «простых» девчат? — добавила она спустя минуту.
Геленка ничего не ответила. Она ушла к себе в комнату и в тот день больше уже не показывалась.
Так коротали они дни в невеселых разговорах или в еще более суровом молчании. Только недели через
Постепенно он убедился, что она находится в Коморове вовсе не потому, что ей пришлось исчезнуть из Варшавы. Очевидно, здесь она выполняла какое-то задание. Геленка отправлялась на прогулку, якобы в сторону Сохачева, а сама шла совсем в другую сторону, к лесам. Януш видел однажды, как она прохаживалась по аллее с каким-то юнцом. Все это сердило его. Но ему казалось, что его злит слишком неосторожное поведение девушки.
— И это они называют конспирацией! — как-то сказал он Ядвиге.
Экономка испытующе поглядела на него и, пожав плечами, вышла. Янушу не понравилось это молчание.
— А, пусть называют, как хотят, — проворчала она, когда он снова повторил те же слова.
В Коморове ни для кого не было тайной, что в лесу под Броховом, за Кампиносом, засели партизаны. Отряд, ближе всего находящийся к Варшаве и как будто весьма активный. Янушу пришло в голову, что Геленка выполняет роль связной между отрядом и Варшавой. Однако вскоре он убедился, что это не так.
В конце октября стояли теплые, солнечные дни. Лес, казалось, был отлит из меди. По утрам чистое, сапфирное небо подымалось из предрассветной мглы.
Чувство гармонии нарастало. Януш находил в себе силы преодолевать все «преходящее». Он взирал на события как бы с высоты. И в то же время знал, что скоро все эти чувства будут в нем подавлены. Он решил сочинить что-нибудь. Сидел по утрам за столиком, что-то писал и зачеркивал.
В это утро он тоже сидел так часа два, устал и решил немного поработать в оранжерее. С радостью вышел он во двор, оставив листки на столе.
Когда он уже был в теплице, Игнац доложил, что его непременно хотят видеть какие-то бабы. Януш был несколько раздосадован.
— Какие бабы? Что за бабы?
— А это, сударь, бабы из леса, из-за Брохова.
— Что им надо?
— Они, сударь, из Люцины.
— Из Люцины? Что это значит?
— А это деревня такая есть, — сказал Игнац. — В лесных глубинах. Сами понимаете, сударь…
Игнац многозначительно подмигнул. Януш знал, что Игнац тайком в овине слушает радио и почитывает газеты. Поэтому сразу догадался, о чем он ведет речь.
«Люцина, — вспомнил Януш, — деревня, затерявшаяся в самой чаще леса. Полностью контролируется партизанами».