Хвала и слава. Том 2
Шрифт:
— А аэродрома тут близко нет?
Януш пожал плечами.
— Но ведь шоссе недалеко?
— Да, шоссе совсем недалеко, только пройти вон по той каштановой аллее. Да вы же только что ехали…
— А Пуща Кампиносская? — с тревогой спросил Мальский, поглядывая в окна на раскорячившиеся яблони с вытянутыми в пространство руками.
— Пуща тоже недалеко, — уже раздражаясь, ответил Януш.
— Вы не сердитесь, — сокрушенно сказал Мальский, — но я такой неспокойный.
— Войны не будет, — тусклым голосом сказал Януш.
— Не будет? Наверняка не будет? — обрадовался
— Ну, устраивайтесь, — предложил Януш. — А до обеда погуляйте по садику.
Садик не изменился с тех пор, как Януш приехал сюда впервые. Прежние яблони померзли, и пришлось высадить другие, так что деревья в саду выглядели точно так же. Януш окинул взглядом так хорошо знакомые ему флоксы и подсолнечники, аллейку, ведущую к лесу, и подумал, что Мальский на все это смотрит свежими глазами.
«Интересно, каким ему все это кажется».
Он вышел в сени. Там ждал его явившийся от Фибиха Игнац.
Януш отправил его, пошел в гостиную и в нерешительности остановился посреди комнаты, не зная, что ему делать дальше. Когда в Коморове появлялся кто-нибудь посторонний, присутствие мертвых становилось особенно ощутимым. Даже когда приезжал Алек, вся жизнь казалась никчемной и напрасны были все усилия втиснуть ее в какие-то возможные рамки. Она просто разлезалась под пальцами, как лежалый шелк.
Потом Януш прошел в другую комнату, в свою спальню, которая была некогда спальней Зоей, и стал смотреть на сад. Все то же самое, и даже если старый дуб вырос за эти годы, то по огромному дереву этого не заметишь. Вот и Мальский вышел в сад, он прогуливался вниз по аллейке, до прудика, таким шагом, как будто расхаживал по великолепному парку.
«Выглядит так, словно ходит по Колюмне», — усмехнулся Януш.
Становилось все пасмурнее, деревья на фоне серого неба приобретали пластические очертания, а рыжая голова Мальского словно притягивала к себе лучи рассеянного света.
Нужен был именно приезд чужого человека в одинокий дом, появление вот такой нелепой фигурки Мальского среди хорошо знакомых, привычных деревьев, чтобы Януш с особенной силой ощутил всю мучительность и несуразность своего существования.
«Что все это значит? Но ведь надо же что-то делать для людей, — усмехнулся он. — Хотя бы вот для этого Мальского. Это же ученик Эдгара».
«Ага, — вспомнил он, — надо ему сказать об этом письме».
И он вышел в сад. Мальский сидел на скамейке под дубом с таким видом, с каким сидел бы экзотический кенарь на жалком орешнике. Но это было даже забавно.
— Ну, как вам здесь нравится?
— Чудесно, право… Все здесь как-то… как бы это сказать… исконно польское.
Слова «исконно польское» он произнес как бы в кавычках, словно издеваясь над самим собой. Но все же произнес.
Януш сел рядом с ним на скамью. Темно-серый цвет неба словно бы прояснил зелень молодых ясеней и орешника, стоящих перед дубом. Листья недвижно замерли, готовые, однако, затрепетать в любой миг.
— Вы знаете, — сказал Януш, — старый Яжина сказал мне на похоронах, что у него есть какие-то письма Эдгара… Вероятно, к Рысеку. Надо бы съездить взглянуть.
Мальский оживился:
— Непременно!
— Это очень далеко. Придется отправиться с утра пораньше…
— Далеко? Как далеко?
— Километров сорок.
— Но у вас же есть автомобиль.
— Есть. Только нет шофера.
— Я поведу, — заверил Мальский. — Я когда-то водил машину.
— Вот уж на это я не согласен, — засмеялся Януш. — Убьемся из-за вас — и конец.
Мальский обиделся.
— Почему это из-за меня мы непременно должны убиться!
Но в конце концов повез их Фибих, которому очень не хотелось бросать свой сад, потому что как раз начался сбор малины.
— Будто это так уж спешно — собирать малину? — удивился Януш.
— Малина может высохнуть или осыпаться.
Старый Яжина жил все в тон же большой низкой комнате с желтым роялем в углу, но, видимо, держали его здесь уже из милости, так как и видел и слышал он уже плоховато. Ходила за ним шустрая девица — Дануся. Но ей больше подошло бы имя Ягенка — такая она была сильная [58] . Так и носилась с топотом взад и вперед.
58
Ягенка — героиня романа Генрика Сенкевича «Крестоносцы».
Разговаривать со стариком было трудно, — он не очень хорошо понимал, чего от него хотят, хоть и узнал обоих сразу. Он все трогал Мальского то за плечо, то за колено:
— Вы же с моим Рысеком дружны были!
И тихо всхлипывал.
— Никого, сударь, никогошеньки, — говорил он, указывая Янушу на пустую комнату. — Вот, один как перст. Дануся — это дочка дворника, а может, садовника… Ну, оттуда, знаете? Из Аркадии… Пан Эдгар ее знал. Такая славная была деточка…
Тут на сцену явилась сама Дануся.
— Дануся! — закричал старый Яжина. — Дануся! Подойди-ка к господам. Помнишь пана Эдгара? Куколок тебе вырезал…
Дануся пожала плечами. Ей казалось, что все, о чем говорит старый органист, всего лишь плод его размягченного мозга.
— Не помню я ничего такого.
— Может, угостишь господ чем-нибудь?
— А чем мне их угощать? Чаю могу дать…
— Ну так дай, деточка.
Выяснилось, что о письмах старик ничего не помнит. Он даже стал убеждать их, что никаких писем не было, что Эдгар никогда и не писал Рысеку и что он, Яжина, не помнит, чтобы он кому-либо говорил об этих письмах.
— Да как же так? Вы еще на похоронах Эдгара говорили!
— А, на похоронах, да, да… — согласился старик и вновь расчувствовался. — Да, на похоронах говорил вам, только это вовсе не письма, а открытка.
— Пусть будет открытка, — сказал Мальский, — все равно мы хотели бы на нее взглянуть.
— Ноты были, это верно… Вон там на рояле ноты его, Рысека, и пана Эдгара… Эти… как их Рысек называл?.. Ага, эскизы… Были такие эскизы. Да Гелена все пожгла. Еще перед смертью. Пожгла, это уж вы мне поверьте. Она все жгла и ломала. Такая уж она была. И к радио меня не подпускала…