Хвала и слава. Том 2
Шрифт:
— Тогда зачем спрашиваете?
— Хотел бы знать, для чего вам потребовалась сразу такая огромная сумма.
— Алек, что это значит? — спросила Билинская, и Алек уловил в ее вопросе фальшивую нотку. Мать знает обо всем, и теперь они вдвоем с Шушкевичем обкладывают его, как зверя.
— Это была наполовину шутка. Я хотел перекупить у Губе его долю в Товариществе и его пай в «Капсюле».
— У Губерта?
Наконец-то Алек уразумел всю игру. Шушкевич стремится свалить на него хотя бы часть ответственности за похищение бумаг и уже настроил в этом
— В конце концов, я имел право так поступить, ведь я же совершеннолетний, — неуверенно пробормотал Алек.
— Какое легкомыслие! — произнесла вполголоса пани Шушкевич.
— Алек, ведь у тебя же были ключи от сейфов! — воскликнула Билинская.
— Ну конечно, были. Но я не заглядывал туда вот уже полтора года. Всего раз в жизни был там, да и то с паном Шушкевичем. Преотвратное заведение, доложу я вам.
— Значит, только Адась туда ходил?
— Ты же, мама, можешь проверить. Там ведь записывают даты и имена всех, кто приходит.
— Говорят, что у «Капсюля» последнее время не очень завидное положение? — спросил Шушкевич.
— Ну, это все политика, — сказал Алек.
— Политика? Чья же это? — Шушкевич решительно преображался в следователя.
— Частично Злотого…
— Злотого? Простите, а кто третий был с вами вчера в театре? — допрашивал Шушкевич.
— Что это значит? — воскликнул Алек и вскочил со стула. — И вы и мама хорошо знаете, что я был вчера в театре с Губертом и Бронеком Злотым…
— Comme toujours [55] , — шепнула бывшая мадемуазель Потелиос.
55
Как всегда (франц..
— Да не comme toujours, вовсе не comme toujours… Бронека я вижу очень редко…
— Хорошенькая компания, — сказала Билинская.
— С ограниченной судебной ответственностью, — процедил Шушкевич.
Алек стукнул кулаком по столу.
— Попрошу без этих шуточек, — крикнул он, весь залившись краской. — Я… я… я… — И тут он от волнения и бессонной ночи, от бешенства и сознания несправедливости осекся, не зная, что сказать.
— Сядь, — спокойно приказала княгиня.
Алек послушно сел.
Его не возмущала игра, которую вел Шушкевич, нет, он был поражен легкостью, с какою мать позволяла втянуть себя в эту игру. Выходит, она до такой степени не доверяла ему, что даже могла подозревать его в самом дурном.
— Если вы подозреваете меня в том, что я сам растранжирил свое состояние, — сказал он и, подняв тяжелые веки, взглянул на мать, — то зачем же в таком случае Адам пустил себе пулю в лоб?
— А может быть, он не хотел… стрелять в кого-то другого? — как-то тяжело произнес Шушкевич, внимательно глядя на свои руки разглаживающие салфетку.
— Что-о? — Алек так откинулся на стуле, что он даже затрещал.
— Mais, mon cher… [56] —
— Деньги — это страшная вещь, — добавил Шушкевич.
Алек молчал.
И только через минуту прошептал:
— Maman, я решительно не понимаю… Я не знаю, как это понять…
И тут встала Текла. Окинула взглядом всех присутствующих и стукнула пальцем по столу.
— Ну вот что: хватит! — сказала она таким голосом, какого никто еще в этой комнате не слышал. Разве что на кухне она иногда говорила так с прислугой.
56
Ну что ты, дорогой… (франц.).
Все удивленно взглянули на нее.
— Хватит! — повторила Текла. — Нечего бросать такие подозрения на мальчика. Все это из пальца высосано. Конечно, вы, пан Вацлав, можете защищать своего племянничка, как вам угодно… Только, может, вы и сами к этому делу руку приложили, у самого рыльце в пуху…
Шушкевич схватился за виски.
— Может, да, а может, и нет, — продолжала Текла. — Это верно, деньги — штука страшная, но я думаю, вы еще не настолько потеряли голову, чтобы дойти до того, до чего ваш племянник дошел. А вот Алека в это впутывать не смейте. Я не дам! Понятно вам это? Не дам!
— А как же это вы можете не дать? — презрительно откликнулась пани Шушкевич.
— А вот могу! — крикнула Текла со слезами в голосе. — Могу защитить его от вас, душегубы…
— Текла, я не узнаю вас, — сказала Марыся Билинская и надела свои очки, точно хотела получше разглядеть эту женщину, которую видела ежедневно с утра до вечера.
— Вы еще пожалеете о своих словах, — выдавил сквозь зубы Шушкевич.
— А я знаю, и свидетели у меня есть, что это вы достали Адасю пистолет! — точно камень, обрушила на него Текла.
— Езус-Мария! — воскликнула пришибленная пани Шушцрвич.
— И я еще не знаю, зачем вы это сделали, — продолжала Текла уже своим обычным спокойным тоном. — То ли чтобы Адась себя убил, то ли Алека. Убийца вы, пан Шушкевич, — заключила она, снова усаживаясь.
— Такими словами нельзя бросаться, дорогая, — ответил, уже овладев собой, Шушкевич.
Марыся сидела, ничего не понимая. С минуту длилось молчание. Наконец тишину прервал абсолютно спокойный, деловитый голос Шушкевича.
— Нужны ли вам, ваша светлость, сейчас деньги на расходы по дому?
Билинская пожала плечами и тоже перешла на самый обычный тон:
— Мне нет. Может быть, Алеку?
— Пока не нужны, — сказал Алек чуть дрожащим голосом. — Они понадобятся мне лишь в тот день, когда мы обычно обрезали купоны…
— Итак, вы позволите мне ликвидировать недвижимость в Подкове?
— Я предпочел бы Вильгу над Вислой. Не верю я в это дело.
— Справедливо, справедливо, — спокойно откликнулся Шушкевич. — А может быть, еще и под Якторовом?
— Вот именно. Я уже думал об этом, — сказал Алек.