Хватит убивать кошек!
Шрифт:
В 1970–1980-е гг. маленькая команда медиевистов с А. Я. Гуревичем и Ю. Л. Бессмертным во главе была весьма активна, практикуя и распространяя «новую историю», равно как и знакомя советского читателя с произведениями историков школы «Анналов». Вместе с А. Я. Гуревичем Ю. Л. Бессмертный издал серию реферативных сборников, сделавших известными в России такие работы, как «Бувинское воскресенье» и «Тройственная модель мира» Ж. Дюби, «Сыр и черви» и «Бенэнданти» К. Гинсбурга, «Монтайю» Э. Леруа Лядюри, «Переосмысливая Средневековье» Ж. Ле Гоффа и т. д. [290] В тот период не могло быть и речи о том, чтобы перевести эти книги (с огромным трудом А. Я. Гуревич добился издания «Апологии истории» Марка Блока), так что именно реферативные сборники играли тогда ту роль, которую сегодня в научной жизни России играют переводы.
290
Проблемы феодализма: Реферативный сборник. М.: ИНИОН АН СССР, 1975; Европейский город в системе феодализма: Реферативный сборник. М.: ИНИОН АН СССР, 1979; Идеология феодального общества в Западной Европе: Проблемы культуры и социально-культурных представлений Средневековья в современной зарубежной историографии: Реферативный сборник. М.: ИНИОН АН СССР, 1980; Культура и общество в Средние века: методология и методика зарубежных исследований: Реферативный сборник. М.: ИНИОН АН СССР, 1982;
Не меньшее значение имели и собственные исследования нетрадиционных медиевистов. Книгой эпохи была, конечно, работа А. Я. Гуревича «Категории средневековой культуры» [291] . Со своей стороны Ю. Л. Бессмертный опубликовал ряд статей в подобном стиле [292] . Однако даже в 1970–1980-е гг., когда интеллектуальное влияние А. Я. Гуревича достигло апогея, научные интересы Ю. Л. Бессмертного отличались некоторым своеобразием. Его привлекали прежде всего феномены, находившиеся на границе между историей культуры и социальной историей. Огромные усилия он отдавал работе над коллективным трудом по истории крестьянства [293] , пытаясь по мере сил даже в рамках этого официального издания отразить социокультурную проблематику. Но главной темой его исследований к 1980-м гг. стала историческая демография. Это был период, когда во французской историографии обозначился переход от глобальной истории к микроистории — переход, к которому Ю. Л. Бессмертный отнесся с чрезвычайным вниманием. В особенности на его исторических взглядах сказалась стремительно развивавшаяся в 80-е гг. историческая антропология. Книга «Жизнь и смерть в Средние века» [294] характеризуется сочетанием количественного анализа, мастером которого всегда был Ю. Л. Бессмертный, с реконструкцией ментальных установок, доминировавших в семейной жизни средневековой Франции. При этом анализ ментальных установок выступал в работе не только как самостоятельная исследовательская задача, но и как способ реконструкции социальной истории (на основании изучения демографических представлений Ю. Л. Бессмертный считал возможным восстанавливать недостающие сведения о демографическом поведении). Но вместе с тем для подхода Ю. Л. Бессмертного к исторической демографии характерно внимание к индивидуальным и даже исключительным случаям, которые источники иногда позволяли обнаружить [295] . По-видимому, демографический материал привлекал Ю. Л. Бессмертного прежде всего потому, что позволял — естественно, при историко-антропологическом подходе — непосредственно почувствовать тот пласт истории, который касался глубоко личной, эмоциональной жизни людей прошлого, и тем самым в наибольшей степени «гуманизировать» историю. Поэтому не случайно, что путь Ю. Л. Бессмертного от «макросоциальной» истории к «истории индивидов» пролегал именно через занятия исторической демографией.
291
Гуревич А. Я.Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1972.
292
Наиболее заметной работой этого цикла стала статья: Бессмертный Ю. Л.Мир глазами знатной женщины IX века (К изучению мировосприятия каролингской знати) // Художественный язык Средневековья. М., 1982.
293
История крестьянства в Европе. М.: Наука, 1985–1986. Т. 1–3. Ю. Л. Бессмертный был членом редколлегии и автором ряда глав в этом издании, а также заместителем главного редактора первого тома.
294
Бессмертный Ю. Л.Жизнь и смерть в Средние века: Очерки демографической истории Франции. М.: Наука, 1991.
295
Теоретическое обоснование подобного подхода к исторической демографии дано Ю. Л. Бессмертным в докладе на коллоквиуме в Сантьяго-де-Компостела: Bessmertny Yu.L’Histcire d'emographique anthropologiquement orient'ee et son devenir en Russie // Historia a debate. Santiago de Compostela, 1995. Vol. 3. P. 121–126.
Эта книга, опубликованная в 1991 г., отражает круг занятий Ю. Л. Бессмертного в 1980-е гг., но вместе с тем предвосхищает проблематику, которая оказалась в центре его внимания в 1990-е гг.
Перестройка для Ю. Л. Бессмертного, как и для большинства советской интеллигенции, была неожиданным событием, о котором невозможно было даже мечтать. Однако он оказался гораздо лучше подготовлен к переменам, чем большинство его коллег, для которых в результате крушения социализма утратила смысл вся многолетняя работа по адаптации к советскому режиму. Именно в этот период старые водоразделы в профессиональной среде приобрели новую актуальность, а конфликты, ранее заглушенные бюрократическим благолепием, бурно выплеснулись на поверхность. Различное поведение в годы горбачевской перестройки разделило традиционных и нетрадиционных медиевистов. В эти годы впервые публично заговорили о наличии двух историографий в рамках советской историографии, всегда стремившейся демонстрировать единство.
Известно, что важнейшие политические споры горбачевской эпохи касались национальной истории. Но наиболее активными участниками этих споров были не столько историки, сколько писатели и журналисты. Впрочем, среди историков тоже сложилось демократическое движение, которое стремилось пересмотреть сталинскую концепцию истории, с небольшими изменениями господствовавшую в преподавании. Это движение попыталось также привлечь общественное внимание к вопросу о состоянии научных исследований, т. е. начать внутреннюю реформу исторической профессии. Лидером демократически настроенных историков стал Ю. Н. Афанасьев, но большая часть коллег оказалась весьма скептически, если не прямо враждебно настроена по отношению к возглавленному им движению. В Институте всеобщей истории АН СССР Ю. Н. Афанасьев находил поддержку против консерваторов главным образом в группе А. Я. Гуревича, Ю. Л. Бессмертного, Л. М. Баткина и их немногочисленных сторонников. Однако перестройка была очевидным примером роли активных меньшинств. Находясь в меньшинстве, но пользуясь высокой профессиональной репутацией и имея возможность найти опору в политике нового руководства страны, нетрадиционные историки на какой-то момент оказались едва ли не лидерами профессионального сообщества.
Эпоха перестройки увидела появление многочисленных новых журналов, в том числе и альманаха «Одиссей», который стал органом группы А. Я. Гуревича. Ю. Л. Бессмертный был соучредителем альманаха и руководил им в начале 1990-х гг. «Одиссей», первый номер которого увидел свет в 1989 г., стал
Одним из важнейших факторов конца 1980-х гг. стало резкое расширение международных контактов. Нет смысла подчеркивать, что до этого нетрадиционные медиевисты не имели возможности выезжать из страны. Тем не менее они были гораздо лучше известны за рубежом, нежели консерваторы. Начиная с перестройки именно новые историки стали представлять российскую историографию на международной арене. Так, Ю. Л. Бессмертный организовал большой — и очень важный для советской историографии — международный коллоквиум в Москве по случаю шестидесятилетия «Анналов» в 1989 г. [296] Российские участники коллоквиума были поражены почти карнавальной переменой символической вселенной, чувством, что они попали в «мир наоборот»: А. Я. Гуревич и Ю. Л. Бессмертный сидели в президиуме, а Е. В. Гутнова и другие лидеры традиционного истеблишмента — в зале.
296
Результатом коллоквиума стала книга: Споры о главном: Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов» / Под ред. Ю. Л. Бессмертного. М., 1993.
Роль Ю. Л. Бессмертного как организатора международных контактов трудно переоценить. Во многом благодаря ему сегодня российская историография гораздо лучше, чем раньше, интегрирована в международную профессиональную среду.
Все, кто знал Ю. Л. Бессмертного, поражались его динамизму, который только возрастал в 1980–1990-е гг. Ю. Л. Бессмертный был в числе тех немногих представителей своего блестящего поколения, кто в 1990-е гг. попытался выйти за пределы новых перспектив, ими же самими открытых в 1970–1980-е гг. Постоянные контакты, установившиеся у него с западными историками, равно как и редкая интеллектуальная любознательность, составлявшая одну из его характерных черт, позволили Ю. Л. Бессмертному оценить интерес ряда новых подходов к истории, и прежде всего микроистории и истории повседневности. Этими сюжетами он занимался в последние годы жизни. Именно такой поворот он намеревался придать своему opus magnum,над которым работал около тридцати лет, но который остался незавершенным, — труду о средневековом рыцарстве. Подход Ю. Л. Бессмертного к этой теме развивал то сочетание макро- и микроисторического анализа, которое было характерно уже для книги по средневековой демографии. В его статьях [297] рыцарство представлено как серия индивидуальных портретов, которые он анализирует на фоне представлений и форм поведения, типичных для этой среды, — и по возможности в столкновении с этими представлениями и формами поведения. Именно в подобном столкновении, считал Ю. Л. Бессмертный, иногда возможно обнаружить следы личных особенностей исторических персонажей, их человеческих индивидуальностей. Следуя намеченному в книге 1991 г. принципу, Ю. Л. Бессмертный делал акцент прежде всего на проблемах частной и семейной жизни. Поиск индивида в истории красной нитью проходит сквозь его исследования и размышления 1990-х гг.
297
См., например: Бессмертный Ю. Л.Казус Бертрана де Борна, или «Хотят ли рыцари войны»? // Казус 1999. Индивидуальное и уникальное в истории / Под ред. Ю. Л. Бессмертного и М. А. Бойцова М., 1999. С. 131–147.
Естественно вытекающий из предыдущих работ Ю. Л. Бессмертного, такой подход стал выражением его личного отношения к истории. Сам Ю. Л. Бессмертный ретроспективно оценивал свой путь в науке как уход от изучения «чеканной поступи исторических закономерностей» к исследованию субъективного в истории, и эта оценка не лишена оснований. Уже в книге 1969 г. речь шла о таком «целостном видении феодальной формации», которое включало в себя и внутригрупповые личностные связи. Самый его интерес к этому аспекту менялся в направлении все большей «субъективации»: от изучения массовых или групповых представлений в русле истории ментальностей он шел к изучению воздействия этих представлений на объективные демографические процессы, а в итоге к поискам пределов человеческой свободы внутри общества, к выявлению меры индивидуального в истории.
Именно с этим связана особая роль Ю. Л. Бессмертного в российской историографии 1990-х гг. Он был, вероятно, единственным лидером исторической профессии, вокруг которого в этот период сложилась новая динамичная группа молодых историков. Из семинара Ю. Л. Бессмертного вышел ряд публикаций, явившихся событием в интеллектуальной жизни, начиная с альманаха «Казус» (три выпуска которого увидели свет при жизни автора) и кончая двумя томами «Частной жизни» [298] . Характерно, что группа Ю. Л. Бессмертного, состоявшая в основном из медиевистов-западников, включала также ряд историков, работавших над другими областями и периодами, в том числе и специалистов по российской истории. Влияние этой группы, как это ранее было с группой А. Я. Гуревича, коснулось отечественной историографии далеко за пределами медиевистики.
298
Казус. Индивидуальное и уникальное в истории / Под ред. ЮЛ. Бессмертного и М. А. Бойцова. М., 1998–2000. Т. 1–3. Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни в Европе до начала Нового времени / Под ред. Ю. Л. Бессмертного. М., 1996. Человек в мире чувств: Очерки по истории частной жизни в Европе и некоторых странах Азии до начала Нового времени / Под ред. Ю. Л. Бессмертного. М., 2000.
Конечно, успех и влияние этого направления не могут быть объяснены только личными качествами самого Ю. Л. Бессмертного, который обладал редкой способностью привлекать к себе людей и целиком отдавать себя коллективной работе (он был к тому же чрезвычайно внимательным научным руководителем) [299] . По-видимому, интерес к индивидуальности в истории, к частной жизни и к семейным отношениям, а именно на этих сюжетах сосредоточила основное внимание группа Ю. Л. Бессмертного, характеризует состояние умов части молодых российских интеллектуалов 1990-х гг. Для них идея культуры в стиле 1970–1980-х гг. с ее несколько устаревшими сегодня политическими импликациями, кажется, утратила значительную долю притягательности. Конечно, в подобном умонастроении можно (не без оснований) усмотреть проявление кризиса истории, но у него, по-видимому, есть и позитивные аспекты. В частности, этот социальный опыт «конденсировался» в один из немногих действительно новых подходов к истории, которые появились в постсоветской исторической науке и обогатили ее методологический инструментарий. Именно это, на мой взгляд, объясняет особое место группы Ю. Л. Бессмертного в российской историографии 1990-х гг.
299
Впечатляющим свидетельством этого являются опубликованные В. А. Блониным и П. Ш. Габдрахмановым письма Ю. Л. Бессмертного: Из переписки Ю. Л. Бессмертного с учениками в конце 1970-х — начале 1980-х гг. // Одиссей 1993. М., 1994. С. 218–231.