Хюльдра
Шрифт:
Выплеснуть злобу можно будет и после.
Глава десятая. 2010 год. Новая госпожа.
Шаги Марины Проценко гулким эхом отдавались от стен и терялись где-то между балками на потолке. Теперь, когда ремонт был закончен, лофт совершенно не был похож на заброшенную фабрику по производству котлов, которой он принадлежал раньше. Теперь помещение было разделено на маленькие комнатки-закутки, между которыми извивался темный коридор. Недавно в каждую дверь был врезан замок футуристической конструкции, и все стены-перегородки обзавелись звукоизоляцией для удобства клиентов. Идеальное укрытие на сегодняшний вечер. Единственный набор декораций,
Ее брак рухнул окончательно: Павел, вернувшись из Осло, собрал чемодан, молча отвесил жене легкий, но очень обидный подзатыльник и ушел. Ее временно отстранили от руководства «Новым веком», а свекор, который, видимо, скоро станет бывшим, не отвечал на звонки.
Только в этом лофте она могла укрыться от ставшей вдруг враждебной внешней среды: по какой-то неведомой ей причине Заваркина не упомянула в своей статье ни его, ни проходящие здесь хм… мероприятия.
Секретарша встретила возле входа в угловую комнату.
– Новенькая?
– спросила Марина.
Секретарша коротко кивнула. Марина зашла в свою любимую Черную комнату.
В отличии от смежных – Красной и Синей – в Черной не было ничего деревянного. Вокруг была только сталь и кожа. Стальные бондажи и кандалы на длинной цепи, свисающей с потолка, кожаные стеки и плетки-семихвостки – все это рождало в Маринином солнечном сплетении радостное предвкушение, а внизу живота – тягучее томление.
Тот летний слет, когда Марине собственноручно пришлось облить керосином и поджечь лодочный сарай, завершил ее «режиссерскую карьеру». Собрания Совета Десяти пришлось прекратить, как и съемки, и те крохотные разговорчики с демонстрацией отснятого, которые здорово дисциплинировали, организовывали и мотивировали ее подопечных. Теперь ее птенцы подрастали без присмотра, капризничали, срывали сроки, пили и бездельничали. Движение становилось разболтанным, проекты срывались, страдала репутация – и все это сказывалось на финансировании.
Идея этого проекта пришла в голову Марине давно. Была какая-то афтепати после какого-то экономического форума. Грохотала музыка, извивались девичьи тела между потными мужиками в дорогих костюмах – высокопоставленными чиновниками города Б, расслабляющимися в узком кругу под крепкий алкоголь. Остро и непристойно пахло мускусом. Рядом с Мариной, скучавшей в углу на диванчике, приземлилось рыхлое туловище, сунуло слюнявые губы в ее ухо и жарко зашептало какие-то невнятные пьяные откровения.
– Барахло все это, - махнул мужик рукой на девиц на танцполе, - дырки на ножках. Ни личности, ни индивидуальности, одинаковые и скучные. Улыбаются, а стукнешь – обижаются и визжат. Без понимания совсем…
Позже Марина узнала, что это похотливое туловище – заместитель губернатора Колдырев, заведующий здравоохранением. Он-то и стал ее первым клиентом.
«Ишемическая болезнь. Никакого электричества выше пояса», - была дана ему пометка, которая, впрочем, оказалась бесполезной: замгубернатора был доминантом и испытывал удовольствие, унижая других людей. Марина подобрала ему идеальную «нижнюю», которая теперь купалась в роскоши. Когда Марина купила и переделала этот лофт, они обосновались в Синей комнате, где был бархат и полированные деревянные колодки.
Марина вложила в свой салон все, что у нее было. Чтобы получить это помещение, она использовала все доступные источники, вычерпав некоторые из них до капли. Она вложила в оборудование все свои сбережения. Она воплощала свою мечту. Господи, она даже Смоленскую хотела привлечь к обучению персонала!
Теперь, если узнают о ее увлечении, она с большой долей вероятности потеряет опеку над ребенком. Никакой судья в городе Б не пойдет ей навстречу. Лицемеры. Подлые крысы.
Недавно, буквально через день после того, как Заваркина подняла в прессе оглушительный звон, Марине сообщили, что ее новая доминанта готова приступить к работе. Она не видела ее ни разу, стараясь держаться подальше от кастингов и обучения, которое, впрочем, сейчас было довольно паршивого качества. Вот для чего ей и нужна была Смоленская: ее спектакли были проникнуты эротизмом, и та, к тому же, каким-то чудом умудрилась сексуально приручить ее мужа. Если «нижних» всему учили сами клиенты, то «верхних» натаскивала одна чокнутая актриса, которая когда-то играла у Смоленской в труппе и которая посоветовала привлечь режиссершу к «дрессировке» сексуальных актрис.
Войдя в комнату, она щелкнула выключателем. Вспыхнул жесткий люминесцентный свет, и Марина, поморщившись, щелкнулась другим. Откуда-то снизу полился теплый оранжевый свет, выгодно подсветивший ее лицо. Она привычно отметила этот факт, взглянув в большое зеркало в оловянной раме.
Марина сняла с себя всю одежду и аккуратно сложила ее в шкаф в дальнем углу. На ней остались только черные лакированные туфли на высокой шпильке и на красной подошве.
Это было ее заранее оговоренное условие, ее блажь, ее прихоть. Она оставляла их при себе, как мерило изысканности, до тех пор, пока не привыкнет к новой госпоже, не сможет ей довериться и отдаться ее прихотям. Если ее унижение казалось ей чрезмерным или казалось, что ее госпожа не чувствует тонкостей их отношений, допускает вульгарность или пошлую грубость, она бросала взгляд на свои обутые ноги. Если ее чувства не были похожи на те, которые она ощущала, втискивая стопу в изящную туфлю, стоимостью в три тысячи долларов, то она произносила стоп-слово. Ношение этих туфель – предвкушение боли в пальцах, ломоты в подъеме и приятной усталости в икрах, которое полностью перекрывалось бесстыдным самолюбованием и ощущением собственного величия на высоте 120 мм над землей – она сопоставляла с легкой поркой плеткой-семихвосткой и ласками, которыми неизменно награждала ее госпожа за ее покорность.
Марина закусила губу, стараясь скрыть свою нетерпеливую улыбку. Раздетая, она завязала волосы в хвост, села на низкую кожаную скамью у двери, положила руки на колени и опустила взгляд в пол. Ее спина была напряжена, и даже пришлось вздохнуть несколько раз, чтобы притушить нетерпение.
За ее спиной открылась и тут же мягко закрылась дверь. Повернулся ключ. Пахнуло ванилью.
В следующее мгновение Марина поняла, что она схвачена сильной и беспощадной рукой за волосы. Ее новая госпожа приподняла ее за завязанный конский хвост, вытащила на середину комнату и бросила на пол на колени. Марина подумала было, что это чересчур, как вдруг ее взгляд упал на ноги своей новой «верхней». На ней были точно такие же туфли и подвернутые широкие светлые джинсы.
Марина поняла, что они – «на одной волне». Женщина, носящая такие туфли, никогда не будет вести себя вульгарно или неумно, и уж точно должна хорошо разбираться в чувственных удовольствиях.
Все еще невидимая госпожа заломила Маринины руки за спину и быстро и ловко перевязала кожаной плетеной веревкой. Начав с кистей, она оплела ее локти так, что Марине пришлось прогнуть позвоночник и нагнуться вперед, и накинула петлю ей на шею. Вдобавок на шее защелкнулся стальной ошейник, что крепился к толстой цепи, свисающей с потолка, а на каждой из щиколоток повисли тяжелые полицейские наручники, которые прикрепили ее ноги далеко друг от друга к петлям, торчащим из пола.