И аз воздам
Шрифт:
Райшер взвыл, пытаясь очередной раз дотянуться до меня ногами, чуть не вывернул руки и даже показалось, что затрещала стойка кровати, с такой силой он закрутился на полу. Но я уже не стала искушать судьбу и захлопнула за собой дверь, удовлетворенно отметив, что его возня и мычанье в коридоре совершенно не слышны. Спуститься со второго этажа, когда в зале дым стоит коромыслом, а сидящие пьют, вопят и ловят за юбки служанок, было уже проще простого. Я прошла под галереей, где было меньше посетителей и потемнее к выходу на двор и выкатилась в темную ночь с ярко блестевшими звездами на небосклоне чужого мира. Идти пешком по ночной дороге в одиночку — безумие, но сейчас надо побыстрее уйти отсюда и придется побороть свой страх.
— Эй, куда направился? — у ворот меня окликнул кто-то из слуг, — ночью не боишься один шастать?
— Боюсь, — вздохнула я как можно горше, — но мамка ждёт…волноваться
— Не прибьёт, — успокоил босой парень, от которого разило потом и лошадьми за версту, — они все так ругаются, а сами только рады, что мы пришли! Ладно, подожди чуток, тут в Медницы один собирался ехать, прихватит тебя с собой…щас посмотрю, где они там пиво дуют. Не оторвутся никак, того и гляди лопнут!
Ушлый парень уболтал дородного селянина, который уже и забыл, что обещался вернуться сегодня домой, а в благодарность за это получил от меня целый серебряный дит, отчего пришел в безумный восторг. Селянин вывел за ворота свою кобылу, взгромоздился в телегу вместе с двумя тощими мужичками и мы потряслись в его деревню, до которой по тракту было около часа езды. Лошадка бежала резво, охать было не с руки и я молча терпела неудобства передвижения, опасаясь, чтобы вдруг хозяева телеги не оказались любопытными до чужого добра. То ли селяне действительно были нелюбопытны, то ли не захотели связываться с неизвестным парнем с ножом на боку, но факт остается фактом — доехала я до Медниц спокойно, хоть и опасливо посматривала на попутчиков, придерживаясь за бок, а на крестьянском подворье, по причине отсутствия света, меня и вовсе не рассматривали с пристрастием, определив местом ночлега сеновал. Завернувшись в тощее одеяло, я разгребла сено и завалилась спать.
Спозаранку в стойлах началась бурная жизнь — мычали коровы, заливисто орал петух, кудахтали куры, добротно матерились хозяева и работники и от всей этой какофонии сон внаглую покинул меня в самое сладкое время, оставив лёгкое сожаление о чём-то хорошем и радостном. От души почесавшись после сена, я выползла на свет, очумело разглядывая бегающее и снующее беспокойное хозяйство.
— Ты откуда тут взялась? — подозрительно уставился на меня заросший щетиной мужик в грязной поддевке. — Что-то я не припомню, чтоб ты вечером появлялась…
— Так то вечером, — пожала я плечами, выбирая из волос сухую траву, — а я ночью приехала. С постоялого двора подвезли…али не говорили ничего?
— А, так это ты с Ребеном прикатила, — понятливо закивал мужик, — а они твердят, парень с ними ехал и всё! Глаза залили пивом, не видят ничего дальше носа…ну да, в темноте тебя и за парня можно принять, коли в штанах ходишь. Куды идешь-то?
— В Ловичи, — посмотрев вокруг, опасности для себя я не увидела, — там мать у меня, давно не встречались. Это я уж поплакалась ночью, чтоб не бросили, а вообще-то я до ее дома и пешком дойду, не сломаюсь.
— Тоже верно, — мужик закинул на плечи непонятный инструмент, похожий на огромные вилы, — если есть будешь, то заходи, места хватит. До Ловичей не поедем, далеко это и в стороне от тракта, а вот в Бекоры повезем солому, дом свата крыть, так что можешь пристраиваться, подвезем.
— Отлично, — подобная удача могла мне только сниться, — я еду с вами!
К ночи я на последнем издыхании ввалилась на постоялый двор, мечтая только об одном — вытянуться где угодно, хоть на полу в общем зале, закинув в рот что-нибудь горячее. Служанка без вопросов принесла мне миску похлебки, которую я едва не вылизала по окончании пиршества. Кусок хлеба, серого и ноздреватого, оказался очень кстати, а большушая кружка с отваром привела в благодушное настроение. Топать днем мне пришлось долго, подвозить желающих не было, а тратить целый дит на путешествие в крестьянской телеге — верх расточительности. За этот дит я могу ехать в почтовой карете по тракту от одного постоялого двора до другого, да еще и поужинать по приезде, а серебра у меня не так уж и много. Сколько еще придется идти пешком, экономя деньги? Я усмехнулась про себя, представив рожу майнора Золтана, который принял меня за истеричную дамочку из аристократии и Райшера, оправдывающегося перед начальством за своё пикантное положение около кроватной стойки. Зуб даю, без свидетелей там не обойдется, а про такой конфуз сплетни полетят просто с космической скоростью! Ох, и поржут же над ним остальные солдаты…жаль, не услышу. Где тут посветлее место? Надо бы карту посмотреть, а то рискую вляпаться по глупости…да и маршрут немного изменился. Пока я шла целый день пешком, глупость и упрямство были вытеснены благоразумием и осторожностью, которые взяли верх после основательных размышлений. Прежде,
Сегодня шёл уже четвертый день, как я находилась в пути. Передвигаться в светлое время по тракту было не очень интересно — наступила осень, пора уборки урожая была в самом разгаре и по всем дорогам сновали крестьянские телеги. Пеший люд встречался гораздо реже, спеша по своим надобностям, но тракт не пустовал до самой темноты, только под вечер все путники оседали на постоялых дворах за высокими стенами и на тёмной дороге оставались лишь совсем безбашенные либо искатели лёгкой наживы. От тех и других надо было держаться подальше, но в последние два дня я уже освоилась на тракте и оба перегона преодолела с наименьшими трудностями, то есть в дорожной карете. Первый раз я попала на её отправление совершенно случайно, выйдя во двор рано утром. Гомонящая с вечера толпа постояльцев ещё не продрала глаза, а я, раздирая рот в зевоте, пошла искать отхожее место и натолкнулась на огромный рыдван, около которого суетились люди. Это средство передвижения, возможно, называлось как-то иначе, но оно было настолько громоздкое, нескладное и тяжёлое, что к нему просилось именно это название.
— Это что такое? — темная коробка на колёсах была распахнута настежь, а внутри так и летала метла, сопровождаемая бесконечным ворчаньем и проклятиями в адрес грязнуль, давно покинувших нутро этого необычного монстра.
— Так это, господин хороший, дорожная карета, ещё вчера вечером прибыла, — обстоятельно стал разъяснять пожилой мужчина с огромной лысиной, приподнявшийся из-за здоровенного заднего колеса. Он с любовью осмотрел необычный раритет и даже погладил его широкой, как лопата, заскорузлой ладонью со свежими ссадинами. — Тут, стало быть, люди едут, кому охота быстро добраться по тракту до следующего города. Что, не встречали такого раньше? — мужчина почесал лысину и заглянул под днище, а потом воззрился на меня, состроив хитрую рожу. — А зря вы рядитесь в мужскую одёжу, вот что я вам скажу, всё равно на парня вы только издаля похожи, да ещё в темноте можно перепутать, коли пивом залиться. Вот сейчас в вас ни за что парня не признать!
— В дороге так удобней, — я заглянула вовнутрь, но ворчащая тётка захлопнула дверцу чуть ли не мне по носу и я только успела заметить достаточно вместительное нутро экипажа, — а подол вечно пачкается. А куда он, — постучала по колесу рукой, — едет? И всех берёт или нет?
— Чего же не взять, коли деньги заплатишь? — мужик искренне удивился вопросу. — Скоро выезжаем, вот только запряжём лошадей и вперёд, полетим, как ветер! Вы, милостивая госпожа, ехать собрались? Так мы через Донницы напрямки по тракту поедем, к вечеру в Сурине будем. Ежли ехать желаете, то милости просим, платите один дит и сидите до самого Сурина, как у Айди за пазухой. Ну как, будете ехать, ай нет?
Рожа у мужика стала при этих словах жутко продувная и встал он так, чтобы со стороны постоялого двора не было видно, что мы с ним разговариваем, что навело на единственный вывод — платят за проезд где-то в другом месте, а мой дит беспошлинно осядет в чей-то карман. После трех секунд размышления я заручилась обязательством предоставить мне место и помчалась за мешком с пожитками. По возвращении мужик ткнул мне грязным пальцем в угол дивана, а блестящий дит подозрительно быстро пропал в огромном кармане серого широкого плаща, отороченного малиновым кантом. Лошади, тащившие это чудо передвижения, были под стать ему, настоящие владимирские тяжеловозы, но, вопреки ожиданиям, шли довольно бодро и на мягком диване дорога почти не чувствовалась. Вообще диванов было два, на каждом могло сидеть человек по шесть да сверху нависали полки для поклажи, а негодующий народ уже толпился у крыльца, громко требуя средство передвижения. Вовнутрь залезло человек десять, причем с дородной дамы наглый возница пытался стребовать двойную оплату, мотивируя площадью занятого дивана, а дама громко и с удовольствием доказывала ему, что плату берут с головы, а не с седалища. В спор попытался встрять тощий старичок, тут же потребовавший уменьшить плату за свой проезд, после чего возница с силой хлопнул дверцами, щёлкнул вожжами и сумасшедшая коробка на колёсах потряслась по дороге. На следующее утро в Сурине я уже стояла в очереди на карету в числе первых, изучая выдранный листок из атласа. Ещё чуть-чуть и я доберусь до портального камня…