И было утро, и был вечер
Шрифт:
Явно выделялись три типа посетителей: антисоветчики, либеральные ленинцы и твердолобые сталинисты. Иногда старики заводились и тогда высказывались резко и неординарно.
Как-то за одним столиком недалеко от нас обедали три старика и старуха. Старики - типичные совслужащие среднего звена. Старуха была не совсем обычна: изможденная, на вид язвеннобольная, с очень морщинистым интеллигентным лицом, с совершенно седыми накрученными буклями, а может быть - в старомодном парике. Она была одета в черное строгое платье со стоячим "под горлышко" воротничком и походила, как мне казалось, на старинную классную
За их столиком зашла речь об ответственности евреев за репрессии и за "неправильную линию" МГБ в недалеком прошлом. Женщина, явно сдерживая раздражение, втолковывала своим собеседникам, что евреи много сделали для революции и боролись со сталинскими "перегибами", за что и пострадали. Старики, как заведенные, твердили одно и то же: партийный и государственный аппарат, ГПУ и МГБ были "засорены" евреями и находились под их контролем, не только на местах, но и в центре. Старуха постепенно выходила из себя. Вдруг она резко ударила ладонью по столу:
– Вы лжете, жалкие холопы! Вы - темные, необразованные холуи! Вам евреи дали четырех богов. Вы и ваши предки поклонялись им всю жизнь. Только вы, ничтожные плебеи, способны на такую мерзость: преклоняться и тут же клеветать на кумиров. В ваших, с позволения сказать, головах только мусор и дерьмо! Презираю!
– Какие боги? Сумасшедшая старуха! Ваши евреи дали жуликов и воров.
– Вы простых истин не знаете. Господу вашему Иисусу и Пресвятой Богородице ваши деды-прадеды, отцы, да и вы, с детства молились ежедневно, пока из вас не наделали тупоумных безбожников. Воинствующих идиотов! Вы отреклись от этих богов и сразу поверили в новых - в Маркса с Лениным. Все они были евреи, евреи, евреи! Слышите?! Евреи! Вы даже этого не знаете.
Старуха еще раз ударила ладонью по столу, резко поднялась, отодвинула нетронутый стакан с киселем и, высоко подняв голову, направилась в гардероб.
В столовой стало совсем тихо, только ложки звякали о тарелки...
Много лет спустя Костя переехал на Ленинский проспект. Ближайшая ди-етстоловая находилась напротив кафе "Луна". Она, как и большинство других, была несравненно хуже той, "Кировской". Все запущено, грязно, "пустое" меню - выбирать не из чего. К тому же контингент "плебейский": озлобленные грязные старики, бомжи, приезжий народ, мешочники, охотящиеся в Москве за маслом и колбасой, за морожеными курами, конфетами и иным "дефицитом".
Другой столовой поблизости нет, в "Луне" все дорого и нет горячего. Выбора не оставалось, пришлось смириться.
В столовой Костю знали и уважали. Он был постоянным и самым примечательным из всех посетителей: культурный, благожелательный и очень интересный мужчина. Многие официантки, поварихи и судомойки, увидев его, улыбались и первыми здоровались.
– Константин Ильич, а Вы сегодня опаздываете. Что берете?
– Два рассольника и два азу. Сегодня мы обедаем с другом.
Из столовой мы переходили в закусочную за углом, где брали по стакану кофе и ржаной лепешке. Именно так заканчивал Костя свой обед, считая, что ржаные лепешки не только вкусны, но и полезны для здоровья. Стандартные кисели и
% % %
Костя был человеком неординарным. Коллегам - литераторам он был непонятен. Они признавали в нем талантливого, глубокого поэта и удивлялись его пассивности, скромности, житейской непритязательности. Кое-кому он казался чудаком, человеком потерянным, смирившимся, отказавшимся от борьбы за место под солнцем. Регулярное общение с ним не подтверждало этого. Он не укладывался в рамки известных штампов. Он не приспосабливался ради приобретения каких-либо жизненных благ, не использовал появляющиеся возможности для продвижения наверх и был вообще чрезвычайно щепетилен в выборе средств при решении любых проблем.
Он держался независимо и гордо, хотя для этого, как полагали некоторые, оснований не было. Знакомым литераторам он был интересен как некий образ, как тип современного человека, потерявшего жизненные ориентиры, но еще не совсем опустившегося, не полностью утратившего чувства чести и собственного достоинства. Им хотелось видеть в таком типе жалкого, самодовольного человечка, скрывающего свою сущность под личиной недалекого, жалкого прожигателя жизни.
Примерно в таком духе представил Костю Левина несколько избалованный судьбой, очень талантливый писатель Юрий Трифонов в известной повести "Долгое прощание". Он был знаком с Костей, наслышан о странностях его жизни. Из имеющихся сведений с помощью собственного воображения Трифонов реконструировал образ Кости Левина.
Конечно, писатель имеет право свободно судить обо всем. Но только неэтично, непорядочно вмешиваться и по-своему лепить личную жизнь реальных, легко узнаваемых, знакомых людей, живущих рядом, на соседней улице. Абсолютно узнаваемый всеми знакомыми, Костя Левин - в повести Толя Щекин очень болезненно перенес этот нечаянный удар ниже пояса от человека, которого знал и уважал... Вдобавок на Костю обрушился шквал телефонных звонков. Соболезнования и советы очень неприятно было выслушивать, а реагировать на них - тем более.
Вот что написано в повести "Долгое прощание":
"...И когда Ребров встретил у дверей диетической столовой старого приятеля, некоего Толю Щекина, он был уже весь во власти уныния. Этого парня, с которым когда-то учился в институте, Ребров всегда встречал на улицах. Щекин получал пенсию как инвалид войны. Он был одинок, жил скудно, почти загадочно, не пил, не курил, питался в столовых, всегда ходил в одном тонком пальтишке, с одним и тем же клетчатым шарфиком.
Встречая Реброва, Щекин почему-то разговаривал с ним свысока, с неизменной покровительственной улыбкой. А Ребров любил встречать Щекина. Один вид этого человека, который прекратил всякие попытки подняться выше нулевой отметки, улучшал настроение.
Обычно говорили о женщинах... Друзьями Щекина были продавщицы, официантки, судомойки, приемщицы из ателье и химчистки, с которыми он проводил несколько запланированных часов в неделю: приглашал в свою скромную комнату, угощал скромным ужином, бутылкой вина, иногда просто чаем с колбасой и радовался скромному призу... Ребров спросил машинально:
– Ну, как, еще не женился?
– Никогда, - захохотал Щекин и дружелюбно, хотя и несколько покровительственно, пошлепал Реброва по плечу...