И даже когда я смеюсь, я должен плакать…
Шрифт:
— Мне… все это только снится…
— Нет, ты не спишь, мотек. И тебе любопытно, что мы еще знаем. В участке вопошники сделали то, что делают с пьяными во всех участках. Без долгих дискуссий. Они сунули вас в камеры вытрезвителя, а на следующее утро опрашивали для установления ваших личностей: адрес, профессия, отпечатки пальцев. Верно?
— От-от-от…
— Ну!
— Отпечатки пальцев они сняли, да. Тогда на всех были заведены картотеки, чтобы знать все обо всех, в том числе и о тех, кто хулиганит и дерется. — Миша охает. — Уж не хочешь ли ты сказать,
Руфь Лазар молча открывает кейс и кладет на стол перед Мишей пожелтевшую карточку.
— О Боже… — стонет он.
— Это твоя карточка? Посмотри внимательно!
Миша внимательно смотрит на нее, а затем кивает.
— Это она, да… Как она сюда попала?
— Ты знаешь участкового Зондерберга?
— Чудеса… Чудеса!
— Короче ты его знаешь?
— Конечно, знаю… Он так мне помог… Сначала я считал его скотиной… но это отличный парень!
— Правильно, — говорит Руфь. — И он снова помог тебе, мотек.
— Ты хочешь сказать, что он эту карточку…
— Да. Мы справлялись у него о тебе и спросили, производилось ли когда-нибудь установление твоей личности… Он поискал и нашел эту карточку…
— Невероятно…
— Ничего невероятного. Просто Германия — страна, где все делают аккуратно. Она всегда была аккуратной страной, и учреждения там работали очень четко. Вспомнить хотя бы государственную железную дорогу, — как пунктуально они соблюдали графики движения для лагерей смерти! Этот Зондерберг дал нашему связнику карточку, когда тот сказал, что она понадобится для удостоверения твоей личности… Зондерберг передает тебе привет и желает всяческих благ, ты должен, наконец, снова как-то дать о себе знать!
— Этот Зондерберг… — говорит Миша опять со слезами на глазах. На сей раз это слезы умиления. Потрясенный, он плюхается в кресло. — Боже мой, старина Зондерберг… Значит, если я сыграю для вас Волкова и мы добьемся того, что Каддафи… тогда…
— Тогда мы еще раз в присутствии журналистов возьмем отпечатки твоих пальцев, скопируем на карточку те и эти и дадим их всем для сравнения. Чтобы ты освободился от своего двойника и стал человеком, которому нечего бояться… Ты сделаешь кое-что для нас, а мы — для тебя.
Миша трагически смотрит на нее и опускает голову.
— И все равно я не могу, Руфь. Это выше моих сил.
Руфь Лазар пристально смотрит на него и говорит очень серьезно:
— Ты можешь это сделать. Ты сделаешь это. Послушай-ка меня хорошенько, Миша Кафанке! Примерно тридцать лет назад один человек написал книгу под названием «Не быть икрой», [16] ты ее читал, да?
— Конечно. Имя автора, подожди-ка…
— Неважно, как его имя. Герой этой книги, не правда ли, ненавидел нацистов, и войну, и ложь, и насилие…
16
Отсылка к книге Зиммеля «Es muss nicht immer Kaviar sein», в русском переводе — «Не каждый же день вкушать икру», «В лабиринте
— …и униформы, и спецслужбы, — продолжает Миша, — и подлость. Он хотел жить в мире, сладко есть и мягко спать, и размышлять, и читать, и слушать музыку…
— Это так, мотек. Он этого хотел. Но ему не дали жить в мире. Он вынужден был работать одновременно за и против четырех спецслужб, и весь его интеллект и талант, все его мужское обаяние, знания и умения понадобились ему для того, чтобы побеждать своих многочисленных врагов. Это было тридцать лет назад, мотек! Сегодня, тридцать лет спустя, нам нужны все твои силы, и весь твой интеллект, и мужество, и много, много везения, чтобы выжить. Чтобы выжить, ты понял?
— Понял, — бормочет он.
— Мы все, мотек, мы все заняты выживанием. Одерживать победы? Мудрый побеждает неохотно. Главный приоритет сейчас — выжить. Это сейчас двигатель прогресса человечества. Это…
Телефон снова звонит.
— Руфь Лазар. Слушаю.
Через несколько секунд лицо ее становится белым как полотно. Она кладет трубку.
— Что случилось? — спрашивает Миша. Он чувствует, что случилось нечто ужасное.
— Израиль Берг, — с трудом говорит Руфь беззвучным голосом. — Только что его убили.
8
Он лежит на заднем сиденье «Кадиллака», тяжелая дверца машины открыта, резкий свет прожекторов освещает салон, одежда на груди разорвана, на сиденье и на полу лужи крови.
Прожекторы установлены на высоких штативах и ярко освещают улицу, пальмы, свидетелей убийства, врачей и сотрудников службы безопасности комплекса Димоны. Некоторые из них перешептываются друг с другом. Бронемашины, грузовики и джипы, оснащенные встроенным оружием, огораживают место убийства двойным кольцом. Теперь здесь не пройдет ни один злоумышленник — теперь.
Знакомые Мише бронированные лимузины стоят на шоссе с открытыми дверцами примерно в 10 километрах от Беэр-Шевы — они ехали из Димоны.
Профессор Израиль Берг лежит на заднем сиденье. Еще несколько часов тому назад Миша сидел рядом с ним и говорил о «Выборе Самсона». Седой венец волос и лицо Берга залиты кровью. На лице застыло выражение испуга.
Высокий человек в штатском говорит на иврите с Руфью Лазар, он очень возбужден и гневен. Вдруг ему приходит в голову, что Миша ничего не понимает, и он переходит на английский.
— Простите, профессор Волков… — Он поспешно оттесняет Мишу в направлении бронированного «Линкольна». — Вам нельзя здесь стоять… В машину… Быстро!.. Ты тоже, Руфь…
Руфь тихо говорит Мише:
— Это Дов Табор, Миша, начальник службы безопасности Димоны. Я тебе о нем рассказывала, он в нашей команде. — Миша кивает. Этот Дов Табор необычайно большой и сильный, думает он и вспоминает о силаче Самсоне, снесшем колонны храма. Мише в голову приходят ветхозаветные слова «гнев Господень», и он думает: да, этот человек и есть великий гнев Господень.