И даже когда я смеюсь, я должен плакать…
Шрифт:
31
Так проходят еще три дня.
В 6 часов утра Миша сидит в своей камере и ждет, когда придут его расстреливать. Заседание суда, на котором он был приговорен к смерти, длилось пять с половиной минут. Оно закончилось бы еще быстрее, если бы у председателя не было такого ужасного насморка, что он едва мог говорить.
Ну, теперь должно что-то произойти, думает Миша, который чувствует себя довольно скверно. Я, думает он, все еще не потерял мужества и надежды, дорогая Соня, но если сейчас же не прискачет гонец короля с помилованием,
У входа снаружи раздаются шаги.
Ну, вот. Спасение близится. Оно еще вовремя подоспело. Но все это начинает действовать на нервы. Тяжелая металлическая дверь отпирается, первый замок, второй замок, третий замок. Я враг мира номер один, здесь это называется спасти мир от меня. Дверь отворяется. Миша встает. Ну, вот…
Ну, вот, входит охранник Алеша Смелов, которого Миша знает с тех пор, как здесь оказался. Мягкий человек, у него всегда найдется доброе слово, сейчас он произнесет слова спасения, думает Миша. Охранник Алеша Смелов произносит:
— Батюшка пришел. — И вот уже мелкими бесшумными шажками входит упитанный черноризец.
— Слава Господу, я пришел еще вовремя!
Вот так радость. Нет, в самом деле! Миша непонимающе смотрит на толстощекое лицо священника; между тем Алеша скромно удаляется и снова запирает дверь.
— Я отец Владимир, сын мой, — говорит священник и садится на одну из двух табуреток, имеющихся в камере. — Ты просил позвать меня, это твое право. Несколько лет назад тебе еще отказали бы в духовной помощи, теперь у нас соблюдаются права человека. Если кто-то приговорен к смерти и просит священника, мы можем к нему прийти.
— Но я не просил священника, — говорит Миша.
— Просил, сын мой!
— Да нет же, отец мой!
Поп достает из ризы бумажку и читает, что на ней написано:
— Твое имя Игорь Талин.
— Нет. Это не мое имя. Мое имя Миша Кафанке.
— Но тут написано…
— Неважно, что там написано! — Миша свирепеет. — Охранник ошибся или кто-то из администрации. Вы пришли не к тому.
— Сын мой, сын мой… а если!.. Тебя ведь должны казнить, не так ли?
— Да, должны.
— Тогда я попал как раз к тому, неважно, что произошла ошибка. Мы должны видеть в ошибке неисповедимое чудо Господне. И вот я здесь. Ты нуждаешься во мне, сын мой.
Миша меняется в лице, краснеет, потому что внезапно вспоминает о тех двоих духовных сановниках в Берлине, которые многословно, но холодно объяснили ему, что ничего не могут для него сделать, когда он пришел к ним со своей бедой. И, как нарочно, именно сейчас, когда должен непременно войти конный гонец короля, возникает этот священник и говорит, что Миша нуждается в нем.
— Я в вас не нуждаюсь! В вас нуждается Игорь Талин. Позаботьтесь о нем!
Поп добродушно улыбается.
— Я и о нем позабочусь. Но сначала о тебе. Сначала всемогущий Бог привел меня к тебе. Скоро ты предстанешь перед ним, сын мой. Ты должен раскаяться во всех своих грехах. Преклони колена! Исповедуйся! Я отпущу тебе твои грехи Его именем.
— Уйдите, пожалуйста! — говорит Миша,
— Ах, сын мой, не говори таких слов…
— Я знаю, для вас это не играет никакой роли. Для меня, к сожалению, тоже. Но я не христианин.
— А кто же, сын мой?
Ну и нервы у него.
— Никто.
— Что значит — никто? Кем-то ты должен…
— Метис. Полукровка. Я полукровка.
Это ему не подходит, думает Миша.
— Ах вот что… ну тогда… — Метисов православный священник не может избавить от их грехов, прежде чем они предстанут перед их Творцом. Не предусмотрено в его служебной инструкции. — Если тебе нужен раввин… Я, правда, не знаю, делают ли раввины что-нибудь подобное…
— Я тоже не знаю. И мне никто не нужен. — Он снова вспоминает о Берлине. — Оставьте меня в покое!
— Сын мой, это мой долг…
— Не перед полукровкой, не извольте беспокоиться! Я сам до сих пор не знаю, куда я попаду.
— Ты грешишь…
Кроткий Миша внезапно приходит в бешенство.
— Убирайтесь! — кричит он. — Что за собачья жизнь? Невозможно даже, чтоб тебя спокойно расстреляли!
— Сын мой…
— Я не ваш сын! Как вы смеете! (Этого я не должен был говорить.) Мне очень жаль. Поймите меня, у меня нервы сейчас не в порядке, господин пастор.
Дверь снова отпирается. Показывается охранник Алеша Смелов. Позади него стоят двое солдат с ружьями и офицер.
— Валентин Волков, он же Миша Кафанке? — спрашивает офицер.
— Нет. Да.
— Пошли!
Они действительно меня расстреляют, думает Миша, внезапно охваченный смертельным страхом. Спасительный гонец уже не придет. Миша чувствует ужасную слабость и головокружение, он шатается. Двое солдат уже ведут его к выходу.
— Держись, товарищ! — ободряет его милый охранник Алеша.
— Я буду возле тебя и помолюсь за тебя, сын мой, — говорит священник. — Всевышний простит тебя и так. Он прощает каждому грешнику в своей бесконечной доброте…
32
Спуск по лестнице. Переход. Следующий спуск по лестнице. Выход. По лицу и телу Миши ручьями льет пот. Славные качества мужество и надежда — но если они не помогают?
Комната без окон, на два этажа под землей. Здесь стоят шесть человек из расстрельной команды, напротив них перед стеной — столб. Двое солдат проворно привязывают Мишу к столбу. Это совершенно необходимо, потому что он сразу упадет, как только его отпустят. У Миши совсем иссякли силы. Значит, все было напрасно, думает он, покорившись, все, чего я до сих пор достигал хитростью и уловками, чтобы остаться в живых. Возможно, они хотя бы попадут как следует, и все сразу кончится, возможно, будет ужасно больно и это продлится еще долго, пока я, наконец, не умру. Жалко, что я так никогда и не попаду в Бруклин к двоюродной тетке Эмме Плишке. И эко-клозета тоже жаль. И Ирины, и нашей любви. И себя самого тоже. Нет! Не думать! Ни о чем. Когда думаешь, становится еще хуже.