И даже когда я смеюсь, я должен плакать…
Шрифт:
— Алехин делает все, что может, — говорит Слепин, пока двое в камере продолжают говорить.
— Действительно, — соглашается Рыбачев. — Это может тянуться еще несколько дней. Алехину обещано, что его не расстреляют, если он доведет Волкова до признания. Алехин очень старается. Но у него просто нет никакого шанса против этого Волкова. Стальные нервы. Такой не сдастся.
— В чем дело, почему вы вдруг замолчали? — доносится из динамика голос Алехина.
— Я сейчас представил себе, что я космонавт, — отвечает голос Миши.
— Какой космонавт?
— Вы же знаете, профессор Алехин. Который в
— Слушай внимательно, Петр, — говорит Рыбачев.
— …шестнадцать восходов солнца, шестнадцать закатов, шестнадцать дней проходят для него за одни сутки, потому что он облетает вокруг Земли за полтора часа. — Тоска слышится в мишином голосе. — Когда он стартовал, был Советский Союз, и Горбачев был у власти. Теперь? Теперь Советского Союза нет, и у Горбачева нет больше никакой власти. Знает ли космонавт об этом? Как вы думаете, профессор Алехин? Сказали ли ему об этом? Говорят ли ему вообще о чем-нибудь таком с Земли?
— Ну, только нам с вами, в нашем положении, думать об этом!
— В последнее время я постоянно думаю об этом человеке, — слышат оба офицера службы безопасности мишин ответ. Теперь он говорит тише.
— Он играет с Алехиным в кошки-мышки, хитрая лиса, — ворчит Рыбачев.
— Невероятно, — говорит Слепин. — Крепкий орешек.
— Наверное, этот космонавт вообще ничего не знает. Наверное, они не сказали ему ни слова о том, что происходит, — рассуждает Миша. — Они не могут спустить его вниз.
— Почему? — недоумевает Алехин, его голос звучит неуверенно и смущенно. Вот о чем он думает! Может быть, он и впрямь сошел с ума, этот Волков? И я в одной камере с сумасшедшим? А если он придет в бешенство и набросится на меня…
Миша не приходит в бешенство. Он очень робкий и задумчивый человек.
— Они не могут спустить его вниз, — объясняет Миша вежливо, — потому что космодром Байконур, откуда управляют полетом, находится в республике, которая не подчиняется Ельцину. Все инженеры и техники там бастуют. Они не получают зарплаты вот уже много месяцев. И вот из-за этого космонавт, один-одинешенек, продолжает свой полет по орбите, — размышляет Миша, и теперь в его голосе еще больше тоски. — Но по крайней мере никто не может причинить ему зла, понимаете, профессор Алехин? Он счастливый человек. Есть такие люди, которым просто не везет. Я один из них. А тот, там наверху, он хочет назад, на Землю, сумасшедший! Нет, нет, конечно, они не сказали ему, что здесь творится…
30
— Я должен предупредить вас, что вам грозит расстрел, — говорит следователь Юрий Ежов две недели спустя после мишиного ареста, утром 22 апреля, это опять среда. Светит солнце, и уже очень тепло, очень тепло для конца апреля.
— Мне кажется, господин следователь, что это слишком суровое наказание, — отвечает Миша мягко. За прошедшие две недели у него было много бесед с Ежовым, и Миша считает его корректным и вежливым человеком. — Особенно для того, кто абсолютно невиновен!
Ежову 51 год, он высокий и стройный, страстный игрок в теннис. Каждое утро перед службой он тренируется в течение часа и регулярно занимается этим еще час после работы. Его карие глаза блещут здоровьем, на его по-детски беззаботном лице
— Абсолютно невиновен! — говорит он, смеясь и показывая красивые белые зубы. — Невиновен, да еще и абсолютно. В самом деле, профессор Волков, вы большой шутник!
— С вашего позволения, господин следователь, невиновен, — говорит Миша с чрезвычайным смирением, потому что последние две недели сделали его еще смиреннее, чем он был до сих пор. Хотя не было такого, чтобы кто-нибудь хоть один-единственный раз косо на него взглянул, резко с ним обошелся, уже не говоря о том, чтобы его истязали.
Напротив: уже на второй день он получил просторную одиночную камеру и вдоволь хорошей еды, так что он даже прибавил в весе на три кило по сравнению со временем своего ареста. Целыми днями ему приходится иметь дело с физиками-ядерщиками, а также с экспертами по устройствам санитарного назначения, объяснять и обосновывать для них каждую деталь: зачем эко-клозету такой мощный металлический каркас, из-за чего он выглядит как ракета, стоящая на хвостовом оперении? Зачем у него газогенератор? Для чего нужны абсорберы? Каким образом при помощи микроорганизмов получается гумус? Миша терпеливо объясняет это им снова и снова, но ему не верят.
Следователь Ежов вдруг перестает смеяться над тем, что Миша уверяет его в своей невиновности, да еще абсолютной, и сурово говорит:
— Профессор Волков, я обвиняю вас в государственной измене, попытке бегства из страны и в убийстве, совершенном вами лично или при участии сообщников.
— Вы сказали — убийство, господин следователь? — спрашивает Миша, прищурившись.
— Я сказал — убийство, профессор Волков.
Широкие золотые лучи солнечного света падают в комнату, тысячи пылинок танцуют в них. Здание следственного отдела и тюрьма находятся на окраине Москвы, в парке. В ветвях деревьев щебечут птицы, блестит молодая листва, потому что ночью прошел дождь, зарешеченные окна открыты, ах, этот душистый лесной воздух!
— Кого же я убил, господин следователь?
— Ну, конечно, этого Мишу Кафанке, профессор Волков.
В партии Дарга — Боуместер (встреча команд Голландия — ФРГ, 1959) белые сдались на 40-м ходу. Черные атаковали короля белых по линиям f и g. Значит, в атаку, Миша!
— Но я ведь и есть тот самый Миша Кафанке, господин следователь!
— Ну, профессор Волков, это уже более чем скучно. Не начинайте всего этого сначала, я прошу вас! Кто вы, это хорошо известно.
— Да, если это хорошо известно, тогда простите, господин следователь. Я ведь все еще считаю, что я и есть Миша Кафанке. Не сердитесь на меня за это!
— Не сердитесь? Мы здесь должны судить о вас по чисто юридическим основаниям, свободным от идеологической предвзятости, страха или гнева и не ради какой-либо выгоды.
— Я знаю, господин следователь, я это знаю. — Миша сопит. — А как, скажите, пожалуйста, я себя — нет! — как я его убил? И зачем?
Он точно знает, зачем, этот изобретатель, думает Юрий Ежов. Конечно, он знает, зачем только он тянет! Так я ему объясню еще раз, чтобы он потом не жаловался на то, что ему не все сказали. Но с этим надо кончать.