И дух наш молод

Васильев Василий Ефимович

Это был голос Буревестника, Данко. Сердце Горького снова горело, как солнце, и ярче солнца.

И виделись мне сквозь годы борьбы, лишений, потерь и побед Митины глаза, слышался его спокойный басок: "Горький - наш. Он будет с нами. Вот увидишь, братуха".

Статья в журнале "Коммунистический Интернационал" окончательно примирила меня с писателем.

28 мая 1928 года я стоял в Москве на огромной привокзальной площади, заполненной тысячами людей. Пестрели транспаранты, колыхались знамена. Высоко над головами поднимались портреты Горького. Со времени встречи Ленина, 3 апреля 1917 года, я, признаться, не видел ничего подобного. Подходили все новые и новые колонны. Мы, слушатели Академии

имени М. В. Фрунзе, стояли почти у самого Белорусско-Балтийского вокзала. На транспарантах и под портретами - надписи; "Певцу революции, нашему Горькому - привет от завода имени Владимира Ильича!", "Нашему Буревестнику другу советских людей - рабочие фабрики "Буревестник", "Добро пожаловать, наш Алексей Максимович Горький!"

Загремел торжественный марш. Дорогого гостя буквально вынесли на площадь. Несли на руках по дороге, усыпанной цветами.

Вот он взошел на трибуну. Я всматривался в каждую черточку его лица. Тот же ежик волос, кустистые брови, рыжеватые усы. Глубоко сидящие глаза смотрели широко и радостно. Среди встречающих - членов правительственной комиссии - я увидел Смидовича. Над вмиг притихшей площадью громко прозвучал его голос:

–  Слово имеет Горький.

Горький стоял на трибуне и молчал. Губы его шевелились, но ничего не было слышно. Очевидно, от волнения он не мог произнести ни слова. А когда заговорил, сказал, что взволнован и потрясен, что не оратор, не умеет да и не любит произносить речей, а если бы умел и любил, то все равно не в состоянии выразить и сотой доли того, что чувствует сейчас. И добавил: "Лучше я об этом напишу".

В последний раз я близко видел и слышал Горького летом того же 1928 года в Центральном доме Красной Армии. На этот раз выступление его скорее напоминало беседу. Чувствовалось, что стихия Горького не трибуна, а вот такой задушевный разговор. В нем, однако, сквозило то же удивление, что и в день встречи. "Мне, - говорил он, - кажется, что я в России не был не шесть лет, а по крайней мере двадцать. За это время страна помолодела. Такое впечатление, что среди старого, в окружении старого растет новое, молодое. Вот что я вижу. Молодую страну я вижу. И я за это время помолодел".

Странное дело, Алексей Максимович и впрямь летом 1928 года показался моложе того Горького - из лета 1917-го.

Горького люблю перечитывать, и особенно его очерк "В. И. Ленин", - на мой взгляд, лучшее из всего написанного в прозе о Владимире Ильиче, строгом учителе и добром, заботливом друге писателя. И каждый раз с особым чувством читаю горьковские строки, предельно самокритичные, словно подводящие итог всей его жизни и нашему спору-разговору в июне 1917-го.

"В 17-18-х годах мои отношения с Лениным были далеко не таковы, какими я хотел бы их видеть, но они не могли быть иными... Когда в 17-м году Ленин, приехав в Россию, опубликовал свои "Тезисы", я, - вспоминает Горький, подумал, что этими тезисами он приносит всю ничтожную количественно, героическую качественно рать политически воспитанных рабочих и всю искренно революционную интеллигенцию в жертву русскому крестьянству...

С коммунистами я расходился по вопросу об оценке роли интеллигенции в русской революции... Русская интеллигенция - научная и рабочая - была, остается и еще долго будет единственной ломовой лошадью, запряженной в тяжкий воз истории России. Несмотря на все толчки и возбуждения, испытанные им, разум народных масс все еще остается силой, требующей руководства извне.

Так думал я тринадцать лет тому назад и так - ошибался"{73}.

"Есть такая партия"

Крылатые слова. "Обещали бычка, а дают тычка". Реплика с места ("Есть!"). Историческая речь. Беседы с делегатами. Запрет демонстрации. На заседании

большевистской фракции. Сражение в пушечной мастерской. 18 июня ("Вся власть Советам!" - говорили знамена).

Эти слова давно стали крылатыми. Их знает, надо полагать, каждый старшеклассник. Известна и картина под названием "Есть такая партия!".

Я был свидетелем инцидента, определившего сюжет картины. Вот какие события предшествовали знаменитому эпизоду на съезде. В конце мая в Петроград стали прибывать делегаты I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. Регистрация членов большевистской фракции проходила в Центральном Комитете партии во дворце Кшесинской.

Привлекли к этому делу и нас, активистов "Военки". В одной из комнат первого этажа мы поставили стол. Над ним повесили плакат: "Регистрация делегатов". Прибывающим на съезд делегатам от большевиков выдавались "пропуска" на заседание фракции - кусочки бумаги с написанным карандашом номером и печатью Центрального Комитета.

...Во дворце Кшесинской - уже привычная для нас сложившаяся в последние недели обстановка. Очереди представителей частей, заводов у книжного склада. Отдыхающие после караула в каменной беседке или прямо под балконом солдаты, матросы. Среди них - и бойцы нашей группы охраны. Ночевали мы нередко - май выдался сравнительно теплым - тут же в саду, среди пальм, орхидей и прочей экзотики; и только в дождливую погоду забирались в дом, предназначенный для прислуги бывшей хозяйки дворца.

Броневики у входа, обвешанные оружием люди, солдатские котелки, закопченные чайники, иногда даже подвязанные к поясу (без кипятка солдат что без махорки) на фоне нарядного особняка представляли весьма живописную картину для прибывающих из разных уголков России делегатов.

С каким настроением являлись они на съезд?

Каждый шаг Временного правительства обнаруживал все большую пропасть между его политикой, практическими делами и чаяниями народа. Народ жаждал мира, а Керенский готовил наступление на фронте. Рабочие требовали хлеба, а коалиционное правительство сократило и до того голодный паек до трех четвертей и полфунта на человека. Трудовое крестьянство стремилось получить помещичьи земли, а эсеровский краснобай министр земледелия Чернов по-прежнему кормил их обещаниями.

Высокий армеец, делегат Юго-Западного фронта, - мы разговорились с ним накануне открытия съезда - сказал, как резолюцию наложил:

–  Обещали бычка, а дают тычка. Обещалкиных и палкиных в этом правительстве хоть пруд пруди. Да палкой теперь народ не напугаешь, а обещанную шапку, известное дело, на уши не наденешь.

Народ устал ждать, а Временное правительство не хотело, да и не могло решить ни один из острых, не терпящих отлагательства вопросов, поставленных на повестку дня самой революцией, историей, народом. Оно продолжало вести страну по пути империалистической войны, разрухи, голода - к неминуемой катастрофе.

В такой до предела накаленной политической обстановке открывался 3(16) июня I Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов.

Нужно сказать, на съезд возлагали большие надежды. Созыв съезда породил среди рабочих и солдат веру в то, что будет наконец решен вопрос о мирном переходе всей власти в стране к Советам.

–  Депутаты - наши, съезд - наш, - рассуждали они, - вот он и решит по-нашему.

Так думали тогда многие.

В работе съезда приняло участие более тысячи делегатов. Многие особенно от соглашательских партий - пришли с гостевыми билетами. Эсеро-меньшевистский блок составил абсолютное большинство. Большевистская фракция насчитывала всего 105 делегатов. Съезд проводил свою работу в здании кадетского корпуса на Васильевском острове. Я возглавлял группу охраны и присутствовал на заседаниях съезда 4, 6, 8, 9 и 12 июня.