И никого не стало…
Шрифт:
И вот опять хоровые песнопения в исполнении выживших людей…
– Мне это надоело, – поджав губы, сообщила Ксюша. – Долго мы еще будем, как страусы, прятаться в песок?
– Сравнение некорректное, – обиделся Никита.
– Ну, хорошо, мы не испытываем теплых чувств к этим людям. И раскрывать себя раньше времени не имеем желания. Но, прости, когда на наших глазах убивают людей без суда и следствия, без мало-мальских причин, а мы можем на это повлиять, но не влияем…
– Я давно подозревал, что в душе ты чтишь и уважаешь Уголовный кодекс, – рассмеялся Никита. – Кстати, ты забыла, что нас заперли?
– Перестань издеваться, – разозлилась она.
– Ладно! – Он неохотно выбрался из кровати, застегнул жилетку, потом нагнулся, отодвинул кровать от стены, пробрался в образовавшееся
– Подожди минутку, – шепнул Никита. Он поковырялся в потайном уголке жилетки, извлек ключ, дубликат которого имелся у Волостного, отпер дверь их с Ксюшей комнаты. Скользнул внутрь, поправил ковер, придвинул на место кровать и выскользнул обратно. Дверь он запирать не стал, спрятал ключ и взял подругу за руку.
– А вот теперь пошли.
– Какие-то загадочные манипуляции, – озадачилась девушка.
– Думаю, лишними не будут. Пошли, ты же этого хотела? Да не на центральную лестницу, глупая, на боковую…
Они добрались до конца коридора, выходящего в холл, укрылись за косяками и с изумлением смотрели это дикое «муви».
– Ай да полковник… – бормотал Никита. – Ай да сукин сын…
Эдуард Владимирович был в ударе. Поредевшая кучка «постояльцев», похожая на солдат непобедимой армии Наполеона, отступающих по морозу к Березине, высыпала из гостиной и покатилась в сторону входной двери. Полковник замыкал процессию, он тащил под мышкой ломы и какую-то страшненькую, изъеденную ржавчиной кувалду. Прокурор Головач, возглавляющий шествие, распахнул входную дверь и вышел на улицу. Ветер обрадовался, подхватил его, и прокурор принялся ловить срывающееся одеяло. За прокурором вышли женщины и закутанный с головой адвокат. Волостной, волокущий лопату, собрался тоже покинуть дом, но обернулся к полковнику, который нетерпеливо его подталкивал… и, видимо, заподозрил что-то неладное. Омрачилось на мгновение бледное чело.
– Знаете, Эдуард Владимирович, я, наверное, после вас…
– Да хрен тебе! – взревел полковник и толкнул Волостного с такой силой, что тот перелетел через порог, растянулся плашмя на крыльце, и сверху его огрело собственной лопатой. Полковник же никуда не пошел, бросил на пол свою тяжелую ношу, с дьявольским хохотом захлопнул дверь и замкнул запор.
В окно было видно, что люди не сразу осознали масштаб постигшего их несчастья. Прокурор со смехом что-то крикнул поднимающемуся следователю, тот огрызнулся. Потом все пятеро, включая адвоката и мгновенно озябших женщин, уставились на захлопнувшуюся у них перед носом дверь. Доходило туго. Полковник окончательно рассорился с головой, кривлялся перед зарешеченным окном, строил рожи, ржал, как лошадь.
– Получили, ублюдки! – орал он сиплым басом. – Вот будете теперь знать!
До Волостного дошло, он подхватил лопату и с перекосившимся от ярости лицом бросился на дверь, принялся очумело по ней дубасить. Прозрел и прокурор, подлетел к окну, вцепился в решетку, затряс ее как грушу. На помощь примчался адвокат, он взялся с другого конца, решетка заходила ходуном, но держалась прочно. Перчаток у них не было, а обрывки одеял, намотанные на руки, они сразу потеряли. Когда им на помощь прибежал Волостной и втроем у них был шанс свернуть решетку, прокурор и адвокат от нее уже отклеились, корчились, растирая оледеневшие руки. Обезумевшие от страха и холода женщины бились грудью в дверь, орали, как припадочные. А полковник продолжал гримасничать, махал им ладошкой – дескать, адью, господа, разражался неестественным хохотом. У людей покрывались инеем ресницы, сводило скулы, их колотило, ведь одеты они были совсем не по-зимнему.
– Интересно, – пробормотал Никита, – минут на пять их хватит?
Он уже
– Еще посмотрим? – удивленно посмотрела на Никиту Ксюшу.
– Ладно! – Он оторвался от косяка. – Будем считать, что полковник наказал их достаточно. Пора наказать полковника.
И зашагал по диагонали через холл. Полковник не сразу обнаружил наличие постороннего. Он припал к окну, хищно скалился, глядя, как люди изнемогают от холода и умоляют открыть дверь. Потом он что-то уловил краем глаза, дернул головой, тупо уставился на приближающегося человека. Вроде тот заперт был? Не выясняя причин, он стиснул кулак и, не стирая с лица волчьего оскала, бросился с упреждением. Никита увернулся от удара, отпрыгнул в сторону и подхватил лом. Кулак рассек воздух, полковник в растерянности завертел головой. Бросился снова, тяжелый, убедительный, несокрушимый. Никита рухнул на колени и наотмашь врезал ломом по ногам. Полковник споткнулся, расквасил нос, заорал от обиды и боли. Никита перепрыгнул через него, кинулся к двери, но полковник схватил его за штанину, страшный, кровоточащий, одичавший, орал какие-то непотребства, и Никита, успев отбиться ладонью, покатился по полу. Поднялись одновременно, но только Вломов попытался пойти в атаку, как заревел от боли и рухнул на колено – Никита серьезно повредил ему лодыжку. Тужился, пытался подняться, все же привстал, как колосс на глиняных ногах. А Никита уже подбегал к двери, отбросил задвижку, отпрыгнул, чтобы и ему не досталось. Ну, все, теперь другие перехватят эстафету.
Взбешенная, окоченевшая публика, напоминающая стаю диких варваров, с воплями и проклятьями лезла в дом.
– Вот он, тварь, это он – убийца… – хрипела Валентина Максимовна, бросаясь с растопыренными клешнями на растерявшегося обидчика. Что-то сипло исторгала и махала кулачками задубевшая Ольга Дмитриевна. Пищал и задиристо вертел кулаками адвокат. Волостной подхватил второй лом и, словно пролетарий, выламывающий из мостовой оружие своего класса, набросился на полковника. Но споткнулся об упавшую Валентину Максимовну, и оба покатились по полу. Только прокурор достиг цели, впечатал плюху в живот Эдуарду Владимировичу, но мало каши ел, тот с рычанием загнанного в ловушку тигра оттолкнул его. У прокурора переплелись замерзшие конечности, он ударился головой об пол, хотел подняться, но передумал, решил еще немного поваляться. А битва уже кипела. С фланга отступающего хромоногого полковника внезапно атаковал Чичерин, набросил ему на голову одеяло и принялся бить по физиономии. Тот с рычанием стащил одеяло, отвесил адвокату чувствительную плюху, и он запрыгал на одной ноге, но боевого задора не растерял. Налетел Волостной, рубанул ломом по плечу, за Волостным две женщины вцепились когтями в полковника полиции, принялись рвать и таскать его.
– Это не я, перестаньте! – орал, отступая, полковник. – Это не я убил всех тех людей… Простите, бес попутал…
– А это ты на том свете будешь рассказывать, Эдуард Владимирович… – рычал Волостной, снова вскидывая стальную штуковину. Удар пришелся по второму плечу и по уху. Полковник завыл, схватился за поврежденное ухо… и вдруг взревел, как циркулярная пила, отвесил затрещину Ольге Дмитриевне, увлеченно царапающей ему физиономию, и та завертелась, как юла. Ударил под дых Валентине Максимовне, собирающейся прокусить ему горло. Закружился, нанося по воздуху ожесточенные удары. Повернулся и побежал к гостиной, оставляя кровавый след, тяжело припадая на левую ногу. Волостной швырнул ему вдогонку лом, попал под копчик, полковник подпрыгнул, что-то хрустнуло, но он продолжал бежать, истекая кровью. Похоже, он намеревался оккупировать гостиную и там забаррикадироваться (понимал, что в живых не оставят), но ловкий адвокат уже зашел с тыла, поджидая его у порога. Он взмахнул лопатой, оброненной Волостным, ударил по черепу, и Эдуард Владимирович схватился за макушку. Но сил у полковника хватало, он сменил направление, перевалился через порог санузла, захлопнул дверь и запер ее на задвижку.