И обратил свой гнев в книжную пыль...
Шрифт:
Но так как нам по причине тесных связей московских товарищей с восточноберлинскими друзьями практически было отказано в любой попытке самовыражения и идентификации, я попросил министерство иностранных дел, которое в свое время было очень заинтересовано в проведении Немецкой книжной выставки в Москве, о посредничестве и поддержке нашей идеи при переговорах с этим «Обществом».
Переговоры велись через д-ра Калебова из министерства иностранных дел, имевшего контакты с президентом «Общества» в Москве профессором д-ром Борисом Раевским. Однако единственной реакцией на все наши усилия до сих пор было лишь то, что «Общество» пригласило президента правления
Было ясно, что это «Общество», хотя и руководствовалось, согласно уставу, «добрыми намерениями способствовать установлению хороших отношений путем обоюдного обмена информацией и непосредственных контактов при заключении договоров, проведении форумов и выставок», оставалось тем не менее абсолютно глухим и не предпринимало ничего конкретного, если это не устраивало советскую сторону.
С одной стороны, немецкое «Общество» не могло уклониться от пожеланий министерства иностранных дел ФРГ, в чьей поддержке оно нуждалось, с другой стороны, не хотело «напрягать» советских партнеров.
Я настаивал на том, чтобы поехать в Москву и детально обговорить там все организационные моменты, но время шло, а мы так и не пришли ни к каким конкретным решениям. «Общество развития отношений» вело игру на затягивание, и притом следующим образом:
24 июня 1970 председатель правления «Общества» Вальтер Диль написал начальнику отдела культуры в министерстве иностранных дел министериальдиректору Штельцеру, что меня ожидают в Москве для переговоров по поводу проведения выставки. Однако прежде чем я туда поеду, почетный д-р и Генеральный секретарь «Общества» пастор Герберт Мохальски хотел бы получить от меня список книг, предполагаемых для показа в Москве.
30 сентября 1970 года господин Диль попросил меня отложить пока поездку, так как те важные персоны, без которых я в Москве все равно ничего не добьюсь, приезжают в ФРГ. Но одна из этих важных персон — президент «Общества дружбы» господин Леонов — так вообще и не приехал, а другие, с которыми я разговаривал в Бонне, понятия не имели о выставке.
Когда же я предпринял после этого эпизода новую попытку, то услышал, что в ноябре в Москву поедет д-р Мохальски и проведет там все переговоры вместо меня. В действительности же вместо д-ра Мохальски поехал г-н Диль. И когда он вернулся, то, сделав задумчивое лицо, сказал, что люди в Москве весьма обеспокоены, поэтому моя поездка в данный момент не достигнет цели и лучше ее снова отложить. Единственный человек, пользующийся доверием русских, это д-р Мохальски. Вот он и поедет в конце февраля на три дня в Москву.
Д-р Мохальски продолжал тем временем настаивать на получении от меня списка предполагаемых для экспозиции книг до своей поездки в Москву. При этом он говорил только о 800 наименованиях, тогда как мы намеревались показать на выставке не меньше 3000 книг. С одной стороны, сказал он, получено принципиальное согласие русских на проведение книжной выставки, с другой стороны, они хотят сначала увидеть список книг, прежде чем согласятся разговаривать конкретно.
Тогда я стал настаивать на совместной встрече всех участвующих в этом проекте лиц в министерстве иностранных дел, которая и состоялась 14 января 1971 года. Под большим нажимом представителей министерства иностранных дел и немецкого посольства в Москве, а также и с нашей стороны — Рональда Вебера и меня — господин Диль
1. Петер Вайдхаас отправится в конце января в Москву, Ленинград, Киев и Тбилиси.
2. Д-р Мохальски свяжется по телефону с г-ном Леоновым из «Общества дружбы» — ответственным лицом в Москве за организацию выставки, — сообщит ему о прибытии Петера Вайдхааса и попросит также связать Петера Вайдхааса с соответствующими должностными лицами во всех четырех городах, где предполагается показать выставку.
3. Петер Вайдхаас так продумывает маршрут своей командировки, чтобы в середине февраля оказаться вместе с д-ром Мохальски в Москве для совместного урегулирования всех спорных вопросов, выдвигаемых русской стороной.
Конечно, мы противились предварительной цензуре нашей экспозиции. Кроме того, не имело смысла заявлять о выставке «книжных новинок», не зная точно, когда она состоится.
Д-р Мохальски, само собой, в Москву не позвонил, и, разумеется, в январе я в Москву не поехал. Не помогло и то, что министерство иностранных дел пригласило советского атташе по культуре и объяснило ему сложность технической стороны организации такой книжной выставки, сообщив о необходимости моей безотлагательной поездки в Москву.
Затем настал момент, когда я вынужден был отойти от работы над этим проектом в связи с отъездом на четыре месяца в Бразилию. Дело продолжил Рональд Вебер. В июне 1971 года ему все-таки удалось поехать наконец в Москву.
Начались трудности технического характера, и возникли проблемы идейного содержания экспозиции. Нам собирались предоставить маленькое темное помещение в Доме дружбы в Москве. С тематической стороны «русский народ» интересовали только технические книги, кроме того, нигде не должно было быть изображения голого тела, даже в книгах по искусству. Нельзя было также показывать красочные туристические объекты. Экспозиция не должна была выходить за рамки 1000 наименований, и перечень книг должен был быть представлен до того, как будет напечатан каталог.
Рональд вел переговоры жестко. В итоге ему удалось добиться разрешения на размещение выставки в Государственной библиотеке иностранной литературы на Ульяновской. Там выставку должны были показывать в течение месяца в марте/апреле 1972 года. Кроме того, ему назвали имена партнеров в Ленинграде и Тбилиси.
Мы приняли решение ограничиться книгами по искусству и архитектуре. «Голое тело» и «туристические объекты» решено было на выставке и в каталоге замаскировать, «прикрыв» все изображения мелкой растровой сеткой из точек, кружочков и штрихов.
И хотя был сделан большой шаг вперед, однако до желанной цели было еще далеко. Мы прорывались в Москву с проектом своей выставки в особо нервный период в политическом отношении. Московский и Варшавский договоры были только что утверждены. Но ни та, ни другая сторона не знала, какие это будет иметь последствия. Врагов и скептиков в отношении новой политики взаимопонимания было предостаточно с обеих сторон. И в первую очередь с советской стороны никто не хотел совершить ошибки, уж во всяком случае высовываться раньше времени. В таких общественных системах это всегда чревато последствиями и очень быстро может закончиться трагически, если вдруг кто-то возьмет и сделает то, на что четких руководящих указаний еще не было выработано. Но конец этой неопределенности уже замаячил на горизонте — четыре оккупационные державы решили собраться в сентябре 1971 года, чтобы заключить особое соглашение по Берлину.