И падут подле тебя тысячи
Шрифт:
Пользуясь велосипедом, который вернул Хелен американский солдат Джим в Эшенроде, Францу пришлось проехать 75 миль, пока он посетил всех членов церкви в своем районе. Часто ему приходилось оставаться у них на ночь, а иногда его не было несколько дней или даже целую неделю.
Ни одна семья, с которой он разговаривал, не избежала бед, принесенных войной. Дома были разрушены бомбами, имущество разграблено. Мужья, сыновья, братья, дяди, кузены были убиты в боях. Многие семьи все еще ничего не знали о судьбе своих мужчин. Некоторые, как, например, родственник
Повсюду царила бедность — сельское хозяйство и промышленность находились в упадке. Молчаливые, подавленные, отчаявшиеся люди стояли в бесконечных очередях в надежде получить работу.
У членов церкви, проживающих в сельской местности, не было денег, чтобы отдавать десятину, но иногда они могли снабжать Франца кое–какими продуктами. Поскольку конференция могла положить Францу очень маленькое жалование, ему сказали, что он может брать продукты в дополнение к заработку. Однажды он принес домой 45 килограмм птичьего корма. Хелен готовила каждый день какую–то часть на завтрак, и семья питалась этой смесью, похожей на кашу, состоящую из грубых зерен, которые царапали горло. От этого долгое время их голоса были охрипшими.
Наступила первая зима. Ни о каком достатке не могло быть и речи, продукты, одежда и уголь были строго нормированы. Ухудшение погоды означало, что Франц больше не сможет пользоваться велосипедом, поэтому он был вынужден пользоваться услугами железной дороги, а из–за плохого сообщения и переполненных пассажирами поездов ему приходилось уезжать даже чаще, чем раньше.
— Мальчики! Мальчики! — в один из морозных ноябрьских дней Франц вбежал в дверь с новостями. — Достаньте деревянную тележку и велосипеды из подвала и найдите как можно больше пустых мешков!
Пока Франц ел горячий суп, он рассказал семье, что дорога в Оберурзеле, что в десяти милях от них, была взорвана, и людям позволено забрать обломки битума, чтобы использовать его в качестве топлива.
Последующие три дня Франц, Курт и Герд ходили к Оберурзелю и обратно. Каждый вечер они возвращались замерзшие и грязные, но с тележкой и велосипедами, нагруженными асфальтом. Когда Хелен бросила первые куски в печь, Лотти начала плакать.
— Это пахнет смоляной ямой, — всхлипывала она, — и от этого у меня болит голова.
— Поскольку этой зимой мы будем в тепле, мы привыкнем к запаху, — утешила ее Хелен. Как только Лотти успокоилась, вбежал Герд:
— Печь протекает, — сказал он, — посмотрите.
Когда Хелен открыла дверь, она увидела, что битум растаял и заполнил собой печь изнутри. Струйка жидкого гудрона вытекала из передней дверцы. Они погасили огонь и, когда печь остыла, потратили несколько часов, вычищая внутреннюю часть печи до тех пор, пока не стало ясно, что ее можно снова использовать. Битум пришлось выкинуть.
В один из февральских вечеров после ужина Хелен внимательно посмотрела на Франца:
— Вот и все, — сказала она, — наши еженедельные продовольственные карточки
Франц на минуту задумался.
— Завтра я должен проводить похороны, — наконец сказал он. — Как ты думаешь, ты сможешь пойти в Эшенрод и нахомячить немного пищи?
Слово «хомячить» немцы придумали для того, чтобы обозначить поход за едой к фермерам в сельской местности. Так же, как хомяк набивает свои щеки и несет пищу в норку, люди набивали свои сумки и карманы, чтобы принести продукты своим детям.
Хелен с неохотой согласилась, и на следующий день рано утром Франц уехал на похороны. Когда Курт пришел на кухню, Хелен уже собиралась уходить. Сначала он посмотрел на нее, потом на рюкзак и на две хозяйственные сумки, стоящие на полу.
— Мама, — сказал он, — я пойду с тобой, ты ведь знаешь, что тебе будет тяжело пробираться по этому снегу.
— Нет, так мы будем слишком заметными. Вспомни, что хомячить официально запрещено. Но это не воровство, а нам надо выживать.
— Может, я пойду чуть поодаль? Хелен покачала головой.
— Нет, Курт. Ты старший и должен присматривать за остальными детьми.
Пока Хелен надевала ботинки, она дала Курту напоследок несколько наставлений:
— Все вы должны оставаться дома и не ходить в школу сегодня и завтра. У нас есть немного хлеба. Делите его аккуратно и ешьте медленно. Закутайтесь в одеяла, чтобы быть в тепле. Возможно, папы не будет еще несколько дней, но я обещаю вернуться к завтрашнему вечеру с пищей для вас.
Она взвалила на себя рюкзак и взяла обе сумки.
— Возвращайтесь в свои кровати и поспите еще. Не волнуйтесь за меня, если я припоздаю немного. Поезда никогда не приходят вовремя.
— Мама, — сказал Курт, — мы будем молиться за тебя.
Они быстро обнялись, и она ушла.
Даже в эти ранние часы вокзал во Франкфурте был уже запружен людьми. Подобно Хелен, многие из них поехали в сельскую местность, чтобы добыть продукты, и к тому моменту, когда поезд в Эшенрод прибыл на станцию, он был переполнен. Хелен расчистила себе путь внутри вагона, благодарная за то, что для нее нашлось место, пусть даже и не сидячее, и счастливая, что ей не пришлось стоять на сквозняке в тамбуре между вагонами или на ступеньках, вцепившись в поручни.
Хелен, тесно зажатая со всех сторон людьми в вагоне, расслабилась. Она смотрела на своих молчаливых попутчиков, покачивающихся в унисон со звуками парового двигателя, близость к которому обеспечивала тепло. Многие из них были среднего возраста, несколько молодых людей, несколько стариков и ни одного ребенка. У мужчин были небритые подбородки и потертые воротники, многие носили повязку на рукаве, которая гласила «Kriegsversehrt» — «инвалид войны». На женщинах были пальто, которые не всегда подходили им по размеру и покрою, — часть гуманитарной помощи, с благодарностью принимаемой капитулировавшим народом.