И пожнут бурю
Шрифт:
– Мы знакомы разве? – возразил Омар, не протягивая руку в ответ.
– Ах, точно! – рассмеялся Моррейн, – как же это неучтиво с моей стороны. Александр Моррейн, старший помощник главного циркового врача. Можешь звать меня Алекс.
– Омар бен Али, – ответил Омар и протянул в ответ свою руку.
– Очень хорошо! Я, как видишь, не с пустыми руками к тебе притащился. Единственно, что, я забыл захватить стаканы. Но это же не помеха, верно?
Алекс откупорил бутылку и предложил Омару сделать первый глоток. Несмотря на шариат, которому семья бен Али строго следовала, Омар не смог сдержаться и выхватил из рук Моррейна бутылку. Сделав три больших глотка, он с облегчением выдохнул и возвратил бутылку обратно. Алекс также сделал три глотка, но не так жадно. Присев на те два стула, что составляли всю мебель, имевшуюся в вагоне, они завели разговор:
–
– Хм, ты отлично владеешь французским, должен заметить. Я был уверен, что у тебя лишь поверхностные знания. И ты уже встречался с кем-то из наших артистов?
– Да, с Альфонсом Лорнау.
– Ха-ха-ха-ха! Здесь нет ничего удивительного, друг мой, – сказал Алекс и снова сделал глоток из бутылки, – семья Лорнау не любит конкурентов, поэтому такие запугивания для них вполне свойственны. Однако же в этом есть что-то истинное. Нет, кто я такой, чтобы давать тебе советы для жизни. У каждого свои методы выживания. Кто-то следует советам Лорнау, а кто-то идет отличным путем. Решать тебе, Омар бен Али.
– Тогда для чего ты пришел сюда? Я видел, какой длины поезд, тебе пришлось не менее тридцати вагонов пройти. Для чего, просто познакомиться? Не поверю!
Алекс ехидно посмотрел на Омара, в голове у себя отметив его странные для араба глаза. Светлые оттенки для них характерны не были. А уж небесно-голубой вообще будто меткой Бога был. Отпив еще немного из бутылки и доведя границу нахождения в ней жидкости ровно до середины, Алекс ответил:
– В чем-то я согласен с Альфонсом. Какими бы скользким он ни был, умные вещи может иногда говорить. Так или иначе, тебе, Омар, предстоит работать бок о бок с тысячью артистов и почти таким же числом других рабочих. И почти с каждым ты должен дружить. Если не дружить – то не враждовать. И лишь мнение только одного человека всегда должно быть для тебя определяющим.
– Дай догадаюсь, мое мнение? К чему эти нравоучения, мне не десять лет, – рявкнул Омар и выхватил у Алекса бутылку.
– Нет, конечно же нет, – с ухмылкой ответил Моррейн, – твое мнение здесь даже тебя интересовать не может и не должно. Здесь мнение Хозяина только важно. Как он скажет, так и будет. Он наш властитель, наш Бог. Это может не нравиться, но это так. Обычно наш цирк живет очень здорово, безо всяких происшествий. Но если вдруг что-то случится плохое и Хозяин выйдет из своего кабинета, то Рай превращается в Геенну огненную. Смотреть, как палач избивает плетьми провинившихся, заставляют всех артистов. Плакать запрещается. За попытки помочь садят вместе с ним. Правда, после этих публичных казней и порок все как-то быстро забывается. Но на самом деле петля на шее у всех вокруг просто на время ослабевает. Здесь все уже приговорены.
– Кем приговорены?
– Не строй дурака, Омар. Ты понимаешь, кто здесь всем распоряжается. У нас даже есть артисты, которые всерьез полагают, что директором цирка является старик Буайяр. Люди глубоко внутри себя прячут свои страхи, прячут испытанные эмоции. Но рано или поздно вновь наступает период кровавых расправ, дабы никто не забывал Хозяина.
– Но зачем это делать? Тут же всем платят, насколько мне известно.
– Этот вопрос надо задавать не мне, мой друг. На него я тебе ответа не дам.
Омар и Алекс еще несколько минут сидели молча, медленно осушая бутылку коньяка. Как только бутылка оказалась пуста, Алекс поднялся со стула и направился к выходу, через который вошел в вагон. Омар молча провожал его взглядом.
– Как-то холодно здесь, не находишь? – сказал Моррейн, доставая сигарету из кармана пиджака.
– Возможно, я уже привык к холоду…
Ничего не ответив, Алекс покинул вагон для новоприбывших. В переходе между вагонами он столкнулся с Альфонсом, который направлялся к Омару. Пустая бутылка из-под коньяка, которую держал в руке Моррейн, выскользнула и разбилась о рельсы. Поезд шел медленно из-за неисчислимого количества вагонов, поэтому на переходе можно было более-менее спокойно стоять.
– Ну надо же, Альфонс, – в привычной манере произнес Алекс, – совсем недавно только о тебе вспоминал, какая честь! Что, идешь в очередной раз окучивать новоприбывшего?
– Не забивай голову ни себе, ни парню, – серьезно ответил Альфонс, вплотную приблизившись к Моррейну, – ему не хватало еще твоих заискиваний. Не впутывай его в свои темные делишки.
–
Разойдясь, каждый направился в свою сторону. Когда Альфонс зашел в вагон, Омар сидел на стуле, даже не пошевельнувшись, лишь повернул голову, обратив внимание на то, что дверь вновь отворилась. На сей раз Омару было легче. С Альфонсом у него сразу наметилась та связь, которая, при должном уходе и поведении, могла эволюционировать в некое подобие дружеской.
– Теперь ты и с ним знаком, хе, – ухмыльнулся Альфонс, присев на стул, на котором две минуты назад сидел Моррейн, – здесь достаточно холодно, не находишь?
– Ты уже второй человек, заметивший это.
– Кто первый, я догадываюсь.
– Я привык к холоду. Жизнь научила приспосабливаться.
– Это похвально. Но не вечно же тебе сидеть здесь и чахнуть на этой табуретке! Пойдем со мной, сейчас самое лучшее время для того, чтобы предстать миру!
Не выслушав даже ответа Омара, Альфонс схватил его за руку и повел с собой. Выйдя на переход между вагонами, Омар снова испугался. Ему было страшно смотреть, как под его ногами плывут рельсы, как пейзаж стремительно сменяется. Никогда прежде он такого не наблюдал, даже когда скакал верхом на любимом коне. Альфонс вел бен Али через вагоны охраны, мрачные и темные, где сидели надзиратели цирка. Некоторые из них были похожи на тех громил, что сопровождали Омара к вагону Пьера Сеньера, другие же больше походили на жандармов. Вагоны охраны встречались на их пути регулярно, обычно по два сразу. Между вагонами охраны находились вагоны артистов и работников цирка. Проходя через каждый вагон, Альфонс представлял его обитателями новоприбывшего – Омара бен Али. По большей части люди с интересом и пиететом отнеслись к Омару, попадались и люди, которых новоприбывший не на шутку пугал или настораживал. Самый большой интерес он произвел на команду девушек-танцовщиц; молоденькие девушки были в восторге от того, что к цирку присоединился такой красивый и завораживающий парень. Омар старался вести себя учтиво, смущаясь и краснея, когда его пристально разглядывали. Одними из последних вагонов перед вагоном-рестораном были три вагона Группы Лорнау. Альфонс решил уделить знакомству Омара со своей семьей большое внимание. Первый вагон Лорнау, в который они зашли, был вагон самого Альфонса, его сына и его старшего племянника Венцеля. Венцеля в вагоне не оказалось, но оказался сын Альфонса. Звали его Жан, был он на пять лет младше Омара, то есть семнадцати лет. В момент, когда вошли Альфонс и Омар, парень разучивал гимнастические позы.
– Жан, прекращай свои издевательства над телом и знакомься с новоприбывшим, – весело крикнул Альфонс, от чего Жан вздрогнул и выругался.
– Господи, отец! – выкрикнул Жан и поднялся с пола, – так и убить можно!
– Не выражайся, сколько раз тебе говорил, – Альфонс подошел к сыну и отвесил крепкий подзатыльник, – знакомься – Омар бен Али, из Алжира.
Жан и Омар пожали друг другу руки. Сын Альфонса был наполовину обнажен, с голым торсом, на котором проявлялся молодняцкий рельеф, в черных плотных лосинах и с босыми ногами. Видимо, для гимнастических упражнений необходимо было делать тело свободным от всяких сковывающих вещей. Ростом Жан Лорнау был намного ниже Омара, приходился тому чуть ниже плеча, имел слегка взъерошенные светлые волосы, синие, как у отца, глаза и тонкие, почти незаметные губы. Лицо его, по обыкновению очень светлое, было в этот момент красное, как у вареного рака, из-за только что прерванной тренировки. Сильно и часто дыша, Жан представился и чуть отстранился.
– Жан, как видишь, хочет сделаться гимнастом и акробатом, – смешливо произнес Альфонс, проходя вглубь вагона, – это в корне отличается от традиций нашей семьи, поскольку мы либо наездники, либо укротители, либо фехтовальщики. Но брат, как глава семьи, разрешил Жану заниматься тем, что ему по душе. Ну и слава Богу.
Омар предпочитал разговору осмотр вагона. Он был куда красивее и богаче, чем все прочие вагоны, которые они обошли до этого. Окна украшались красными занавесками, стены были обиты деревом снизу и обклеены желтыми обоями сверху, создавая ощущение нахождения в квартире. В вагоне даже имелся санузел (в вагонах всех предыдущих рабочих и артистов нужду приходилось справлять в горшок), чему Омар оказался удивлен втройне. Альфонс подошел к небольшому секретеру, который, видимо, принадлежал лично ему, вытащил из ящичка резную коробочку, открыл ее и достал две небольшие сигариллы, одну из которых вручил Омару. Подсчитав количество сигарилл в коробочке, Альфонс насупился и повернулся в сторону Жана, стоявшего у зеркала.