И пожнут бурю
Шрифт:
– Либо по существу говори, либо иди к себе, не занимай время, которого и так мало осталось, – с явно выраженным раздражением прошипел Буайяр, снова заглядывая в свои карманные часы, сделанные, кстати, из чистого золота, что как бы намекает на привилегированный статус их владельца.
– Итак, – в третий раз начал штурмовать бастион Моррейн, – не буду скрывать и лукавить, сегодня всем было крайне интересно, кто скрывается за личностью новоприбывшего, и почему к его шатру приставлена охрана.
– Вот, теперь все ясно, – перебил Алекса Буайяр, – а то ходишь вокруг да около. Повторяю – ты не какой-то особенный человек, я тебе не скажу ни-че-го. И почему ты ко мне пристал? Разве Герман тебе не может сказать, раз ты такой любопытный? Он осматривал сегодня новоприбывшего, или ты вообще тупой, коли не додумался об этом?
Тут Алекс действительно подумал, что обманул
– Ну, господин Скотт сегодня рано лечь спать решил, – снова лукавя и отводя взгляд, произнес Моррейн, ожидая реакции Буайяра, поскольку тот знал, что доктор Скотт никогда не ложится рано, предпочитая работать по ночам.
– Ты, видать, умом тронулся или перепил сегодня, всякий бред обсуждая с птенчиками цирковыми? – Буайяр был явно недоволен присутствием Алекса, но продолжал вести себя сдержанно и хладнокровно, говоря совершенно монотонно, – думаешь, мне не известно, что доктор Скотт в это время еще работает?
– Позвольте, месье Буайяр, я нисколько не сомневаюсь в вашей проницательности и мудрости, однако вы с полудня не виделись с доктором Скоттом и не можете знать наверняка, спит он сейчас или работает. Я же, напротив, перед тем, как пройти к вам, заглянул в докторский шатер, проверить, как идет работа у доктора. Обнаружив, что работа не идет вовсе, а доктор мирно отдыхает в своем кресле, я решил пройти к вам, так как вы точно спать не должны были, ведь руководить демонтажными работами только вам под силу, да и только вам по чину.
Здесь старый шпрехшталмейстер (не ругайтесь за это слово, просто оно красивое), понимая, что проверить слова Моррейна не удастся, так как оставить свой пост он не может, решил все-таки не сдаваться и продолжить битву разумов:
– Ты мне надоедаешь, Александр. Объясни мне, откуда в тебе это желание быть первым везде и во всем? Ты что, в детстве каши мало ел, или у тебя отметки в школе были низкими?
– Никаких комплексов, месье Буайяр. Лишь искренний интерес, если который мгновенно не утолить, будет очень сильно жечь очень долгое время.
– Oh, mon Dieu 33 , ладно… раз ты такой настырный, можешь кровь мою пить всю ночь, то лишь бы ты от меня отстал…
И как только Буайяр приготовился, к невероятному восторгу Алекса, рассказать о личности новоприбывшего, обрушился стальной трос, державший последнюю не снятую конструкцию Большого шатра. И кстати, начальную фразу Буайяра на чистом французском необходимо было написать лишь для придания этому атмосферности, чтобы вы не забыли, что дело происходит во Франции. Вернемся к происшествию, оборвавшему речь старика. Трос упал прямо около Буайяра и Моррейна, так что первый немедленно приказал второму убираться, что тот поспешил сделать, дабы не втягиваться в неприятности. Всю оставшуюся ночь работники продолжали демонтировать шапито, разбирать конструкции. Алекс Моррейн же, как и многие другие, в том числе и канатоходка Клэр Марис, также, как и Алекс, убеждавшая прекратить ни на чем не основанные предположения по поводу личности новоприбывшего, придя к себе в шатер, попутно заглянув-таки в шатер доктора, посмотрев, что Герман продолжает что-то писать, очень удрученно продолжал делать догадки. Наступал новый день, и цирку «Парадиз» необходимо было покидать Марсель…
33
О, мой Бог (фр.).
Глава III
В этом романе, может вам и не нравится, но пора бы уже привыкнуть, если вы до сих пор его читаете, вошло в традицию описывать погодные условия. И данный момент не станет исключением, ведь гигантскому цирку предстояло перебираться в другое место, развлекать новую публику. Она совершенно не отличалась от той, что была в Марселе, или во многих других городах до него, и единственным отличием могло служить лишь внешнее представление самой публики. Однако же интересы всегда были у всех одинаковы. Помните великую древнеримскую фразу «panem et circenses», что в переводе означает «хлеба и зрелищ»? Наверняка не раз вы встречались с ней. Так вот и в девятнадцатом веке у простого народа обычно эти два желания превалировали над остальными, более современными желаниями, по типу равенства, братства
Омар проснулся от громкого крика Клода, который пришел разбудить араба. Шатер, в котором его держали, уже разобрали, так что бен Али еще четыре часа спал под открытым небом. Но ему не привыкать к такому порядку. Уж сколько времени он провел в пустыне, спав на песке, среди змей и ветров, и поэтому не ощутил никак того, что над ним уже ничего не было, кроме небольшого деревца, защищавшего от солнечных лучей, пробивавшихся сквозь изрядно поредевшие тучи. Клод меж тем уже минут пять орал как резаный, пытаясь разбудить мирно спавшего Омара, который будто специально не поддавался на окрики. Однако общий шум энергичного движения цирка, всех его обителей, которые собирали вещи и весело общались друг с другом, обсуждая следую цель труппы – Лион, все-таки заставили араба открыть глаза и обратить внимание, что он, видимо, спал дольше, чем ему было положено. Чуть поднявшись с кушетки, на которой он спал, бен Али разглядел фигуру Клода, а также его весьма удивленное лицо, на котором было буквально написано: «Ты, негодяй, я тебя добудиться не могу уже львиную долю времени, которого и так совершенно нет».
– Ну наконец-то, – облегченно, но явно раздраженно сказал Клод, когда Омар полностью поднялся с кушетки, – ты слишком долго спал! Мне поскорее нужно определить тебя в вагон для новоприбывших, иначе ты так и останешься здесь спать. И уж поверь мне, тебе явно не захочется остаться одному в этом городе. Уж лучше все делать вовремя в цирке, это не какая-то пустыня, где невесть что можно вытворять. Это приличное заведение, которое оказывает культурные услуги! И будь любезен в дальнейшем соблюдать распорядок и режим, хотя, может и я тоже немного виноват, поскольку не сообщил тебе время подъема и не разбудил сразу, как только была возможность. Но…
– Не донимай его своим скрупулезием, Клод, – раздался невдалеке чей-то бархатный мужской голос, – и так вечно за всеми приглядываешь, как мамка, ей богу.
Мужчина подошел к Омару и Клоду, пожал руку арабу и улыбнулся, сперва затянув сигару. Это был Альфонс Лорнау, одетый хоть и по-дорожному, но очень красиво и интересно.
– Месье Лорнау, вынужден вас просить оставить нас, – с нескрываемым раздражением проскрипел Клод, насупив взгляд, – месье Буайяр дал приказание…
– Мне решительно все равно на его приказания, адресованные не мне и не моей семье, – ответил Альфонс и подошел вплотную к Клоду, от чего тот сглотнул от напряжения, – теперь я прошу тебя оставить меня и новоприбывшего наедине. Понял?