И придут наши дети
Шрифт:
— Я послал ребят к фильтрам, — перебил его начальник цеха, испуганно почесывая лысину.
— К фильтрам! Ну и что, они их вычистили?
— Ну… это… — Гибала оглянулся вокруг, словно ища поддержки, но стоящие рядом отводили глаза. — Вчера у них что-то там было… Они сегодня сделают. После смены.
— Так. Значит, не вычистили… — Матлоха казался спокойным. — Так что же вы, собственно, сделали? Не выполнили ни одного моего распоряжения! За что вам платят деньги!
Вперед протиснулся заместитель по экономическим вопросам.
— Я теребил поставщиков, как вы приказали.
— Ладно, ладно, — директор еле сдерживался. — Они нам сейчас не помогут, — но, увидев обиженное лицо своего заместителя, добавил: — По крайней мере, хоть кто-то меня здесь слушается…
— Сейчас уже ничего нельзя с этим поделать, — снова вмешался заместитель Хабер, и в его голосе чувствовалось раздражение. — Мы должны временно приостановить производство.
Директор нехотя кивнул.
— Действительно, ничего умнее придумать нельзя. Придется ограничить производство. И вместе с этим как можно больше загрузить топку и увеличить проток через фильтры. Отток в гудроновые ямы надо перекрыть совсем. — Он помолчал и оглядел своих подчиненных — Надеюсь, эти распоряжения вы тут же выполните.
— Лишь бы выдержали фильтры, — заметил Хабер. — Да и трубопроводы…
— Это все, — перебил его директор. — Не будем разводить дискуссий. — Он застегнул плащ и захромал к выходу. В дверях он остановился, но не обернулся. — Надо включить в смету замену напорного бака.
Все знали, что это относится к Хаберу, ведь он на каждом совещании предупреждал, что напорный бак отслужил свой век.
Матлоха вышел, за ним двинулись оба начальника цехов и заместитель по экономическим вопросам.
Хабер, оставшийся с Добиашом и Верой в цехе, снял плащ.
— Компромиссы, — бурчал он. — Снизить производство, перекрыть отток, но зато пустить все через фильтры… Бьюсь об заклад… на весь этот проклятый завод, что фильтры не выдержат.
— А что бы вы сделали? — спросил Добиаш, глядя при этом на Веру, которая приглаживала мокрые растрепавшиеся волосы.
— Я-я? — протянул Хабер. — Я бы… — он нерешительно огляделся. — Я же не директор! — он с досады махнул рукой и, перебросив плащ через руку, двинулся куда-то в глубь цеха.
Добиаш подошел к Вере и помимо воли засмотрелся на ее распахнутый плащ, тут же вспомнив, как они были вдвоем возле гудроновых ям и как мокрая Верина блузка прилипала к телу. Вера, словно угадав его мысли, застегнула плащ и надвинула капюшон на взлохмаченные волосы.
— Пошли, — сказала она решительно.
Он попытался улыбнуться:
— Пить кофе?
Но Вера уже вышла во двор, и ее хрупкая стройная фигурка растворилась в густеющем сумраке.
— Выпьешь кофе? — спросил Коллар главного редактора «Форума», когда тот уселся в глубокое продавленное кресло возле окна, удобно вытянув ноги и положив на подлокотники руки.
— С удовольствием, — кивнул Порубан и с упреком подумал, что уже очень давно не сидел он вот так со своим другом, давно не разговаривал и не советовался с ним. С тех пор как Коллар заболел, он у него не был ни разу.
Коллар побрел в кухню. Порубан видел, что он очень рад его приходу. Вот так и бывает, думал
Коллар принес кофе и сел напротив Порубана, его морщинистое лицо с выражением жадного интереса напоминало высушенную потрескавшуюся землю, которую давно не смачивал дождь.
— Противная погода, — произнес Порубан помимо своей воли и взглянул в окно, за которым почти ничего нельзя было рассмотреть.
— Да, — согласился Коллар, но, казалось, думает он о чем-то совершенно ином. — Скажи… что нового в редакции?
— Все по-старому, — начал Порубан и осекся, потянулся за чашкой с кофе и стал размешивать сахар. Он знал, что в редакции вовсе не все по-старому. — У меня очень много работы. Меня на все не хватает.
— Я бы с удовольствием вернулся, — прервал его Коллар. — Но врачи… Говорят, что это будет не скоро.
Главный ничего не ответил. Лечащий врач ясно сказал ему, чтобы на Коллара в редакции на рассчитывали.
— Назначь себе кого-нибудь заместителем, — продолжал Коллар. — У тебя там достаточно способных людей.
— Никак не могу решиться, — Порубан отхлебнул горячий кофе, но тут же подумал, что сегодня пьет уже вторую чашку. Надо воздерживаться, иначе он кончит так же, как Коллар.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, глядя с тревогой на беспокойное лицо своего товарища.
— Пока держусь, — осторожно ответил Коллар. — Я еще не совсем здоров. — Он начал мотаться по комнате. — Чувствую себя, как в тюрьме… Ты даже не можешь представить, как мне не хватает редакции… — Он подошел к креслу Порубана и остановился над ним. — Не понимаю, что со мной происходит. Я думал, мне нужен покой, что мне надо от всего отдохнуть… Меня все раздражало, все утомляло… А видишь! Мне не хватает не покоя, а волнений, споров, стычек…
Порубан улыбнулся, глядя снизу на лицо своего больного товарища и думая о том, как этот высокий и громогласный мужчина кидался в страстные споры, как просиживал долгие ночные часы, рассуждая об экономике, политике и отношениях между людьми, стремясь постичь истину.
— У меня слишком много времени, — продолжал Коллар с серьезным выражением лица, — и я стал перебирать свой архив. Нашел там старые газеты, вырезки своих статей… Смотрел на все это, и мне было как-то не по себе… То, что там написано, уже давно перестало быть правдой… Что же осталось от меня? Пожелтевшая бумага! А с каким вдохновением я когда-то писал это! Все выветрилось, как запах увядших цветов. И все-таки… Если бы я мог…
Он на минуту замолк, сел в свое кресло, но поскольку Порубан тоже молчал, продолжал:
— Да, у меня много времени. Размышляю. Думаю о жизни, о газете… — Он выпрямился, но тут же снова сгорбился, словно ушел в себя, потерялся в мягкой глубине кресла. — Меня посещают странные мысли. — Голос его охрип. — Как бы выглядел мир без газет? Могли бы мы без них жить, как, скажем, без хлеба или без воды? — Он покачал головой. — Нет. В газете находится витамин… Витамин «И». Информация…
— Гм, — хмыкнул на это Порубан.