И придут наши дети
Шрифт:
Магнитофон щелкнул, и Прокоп быстро перевернул кассету. Потом взглянул на собеседника, приглашая его продолжать.
Однако академик молчал. Он задумчиво смотрел на вытертый ковер, на носки своих ботинок и так стоял, заложив руки за спину. Когда же молчание слишком затянулось, журналист нарушил его:
— Почему же всегда снова и снова повторяются одни и те же ошибки?
— Да, да, — буркнул Кубенко, но Прокопу показалось, что тот не слышал вопроса. Он уже хотел повторить, но тут академик выпрямился и снова двинулся по кабинету. — Не выполняется план строительства очистных станций, — сказал
Прокоп сказал, что такие примеры знает по собственному опыту.
— Ну и какой же из этого сделать вывод? — спросил академик и тут же ответил: — Лучше координировать деятельность предприятий, лучше проектировать, установить более строгий контроль, применять малоотходную технологию, многократную очистку сточных вод… Необходимо изменить образ мышления руководящих работников, заставить их уважать законы, научить их ответственности не только за себя, но и за будущие поколения…
Он устало опустился в кресло.
— Возможно, мои слова вам кажутся слишком высокопарными… или даже дешевыми… и смешными. Ведь когда мы их слишком часто повторяем, они становятся смешными, это правда… — Он повернулся к журналисту. — Ну как, достаточно?
— Спасибо, — Прокоп благодарно кивнул. — Буду рад, если вы прочитаете материал и завизируете его.
— Зачем? — Кубенко махнул рукой. — Я вам доверяю.
Прокоп усмехнулся, у него уже был опыт в этих делах. При первой встрече люди часто разговаривают откровенно, но когда потом приносишь готовый материал, они вдруг будто пугаются собственных мыслей и начинают вычеркивать суть, оставляя лишь голые фразы.
— Мы еще хотели поговорить о вашем институте, — напомнил он.
Академик оживился.
— Все, о чем мы тут говорили, касается и нашего института. Мы — научная организация, но живем мы отнюдь не среди пробирок. Мы вмешиваемся непосредственно в производство, изучаем действенность всевозможных фильтров, даем рекомендации предприятиям, подсказываем, какие меры им следует принять, готовим материалы по этим вопросам для совещаний в верхах… Диапазон нашей деятельности очень широк. Почти все, чего бы мы ни коснулись, имеет отношение к окружающей среде. — Он удовлетворенно улыбнулся и взглянул на журналиста. — К счастью, у меня подобрался отличный коллектив. Молодые способные ребята. Очень увлечены своим делом.
Прокоп тут же вспомнил Томаша Сатлера.
— Вы, однако, оптимист, — произнес он, сам того не желая.
— Да, — буркнул Кубенко. — Я — оптимист. Вот только быть оптимистом иногда очень утомительно.
Прокоп понял, что беседа окончена. Он захлопнул блокнот и выключил магнитофон.
— Благодарю вас. Этого вполне достаточно. Разрешите прийти к вам еще раз, если понадобится.
— Приходите, когда хотите.
— Приду. Вы действительно не хотите
Академик покрутил головой.
— Через несколько минут у меня научная конференция, а я еще даже не обедал. До свидания.
Он подал Прокопу руку и, даже не оглянувшись, быстро вышел из кабинета. Прокоп убрал блокнот и магнитофон и вышел вслед за ним.
Томаш Сатлер снова сидел за столом спиною к двери.
Когда Прокоп вошел, он поднялся, и на его худощавом лице снова заиграла улыбка, натягивающая кожу.
— Ну что, закончили? Небось старик наболтал тебе на целый роман, а?
Прокоп неуверенно кивнул.
— Ты действительно не хочешь выпить кофе? А то могли бы немного поговорить. Знаешь, нашему брату надо держать ушки на макушке… Уж в очень странном мире мы живем.
Прокоп спросил, что он имеет в виду.
— Не принимай нашего старика всерьез. Наш брат должен и о себе подумать. О чем, собственно, вы говорили?
Прокоп кратко изложил суть беседы.
— Будь добр, перед тем, как напечатать, принеси мне взглянуть…
— Академик сказал, что он мне доверяет. Что визировать не надо…
Сатлер усмехнулся.
— Это он только делает вид. Лучше принеси. Мы слегка подчистим. А то старик слишком уж смел. И напрасно. Зачем дразнить гусей? Кому это надо?
Прокоп еще раз отказался от кофе и попрощался с бывшим сокурсником. Тот снова пригласил его на дачу, где можно вспомнить студенческие времена и поговорить о сложностях нынешней жизни.
Прокоп спускался вниз по лестнице Академии наук со смешанным чувством. У него слегка болела голова, и он подумал, что надо бы все-таки выпить кофе, но при мысли, что надо было бы снова сидеть с Сатлером, его передернуло. Он думал о том, какими разными бывают люди, как быстро они меняются, и это открытие было неутешительным.
Лишь пройдя несколько метров по тротуару, он почувствовал, что идет дождь.
Редактор Фердинанд Флигер сидел в комнате один и был рад этому обстоятельству. Рука его все еще лежала на телефонной трубке, и он чувствовал, как пальцы у него слегка дрожат. Сердце гулко стучало, на лбу выступил холодный пот. Он только что кончил говорить с ответственным секретарем. Разговор был коротким и деловым. Оскар Освальд спросил, готов ли материал о детских игровых площадках, так как он стоит в плане, и нельзя ли его заслать в типографию с опережением.
Репортаж о детских площадках, начисто перепечатанный, лежал на столе, и Фердинанд Флигер с опаской поглядывал на черненькие буковки, которые расплывались и танцевали у него перед глазами. И вдруг он почувствовал резкое, непреодолимое отвращение, такое, что ему почти физически стало плохо. Одновременно пришли усталость, разочарование и неуверенность, эти ощущения возвращались к нему каждый раз, когда он заканчивал материал или садился писать новый.
Флигер не верил в себя: каждая работа над рукописью, каждая фраза, даже каждое слово стоили ему огромных душевных сил. Это была безжалостная борьба со своими способностями, он не верил, что у него есть талант. От номера к номеру он терзался сомнениями, но не было сил совсем уйти из редакции. Он мучился, и продолжалось все это вот уже несколько лет.